Андрей Бронников - Разведчики специального назначения. Из жизни 24-й бригады спецназа ГРУ

Прапорщик Кучеревский, исполняя обязанности помощника дежурного по части, готовился к сдаче наряда. Оставалось только подогнать к офицерскому дому прицеп для мусора. Тяжёлый «Урал» с натужным рёвом сделал разворот и остановился на склоне напротив второго подъезда. Если бы это был ГАЗ-66, то прицеп встал бы параллельно дому, и беды бы не случилось, но «Урал» – машина большая, и ему не хватило место для полного поворота. Прапорщик выскочил из кабины и пошёл отцеплять телегу. Ему на помощь поспешил дневальный по парку. Вместе они вынули петлю и, чуть повернув в сторону, бросили тяжёлое дышло на землю. В это время прицеп покатился вперёд. Солдат выскочить успел, а прапорщик остался стоять. Он был занят тем, что закрывал фаркоп. На окрик бойца Кучеревский отреагировать не успел. Его расплющило между рамой многотонного прицепа и фаркопом автомобиля. Прапорщик умер мгновенно. Всё это произошло на глазах у всего дома и жены Кучеревского, наблюдавшей с балкона за действиями мужа. Это была первая потеря бригады. Металлический гроб запаивали в котельной. Тогда я впервые узнал, что такое «груз-200», или «двухсотый». Цифра двести обозначала примерный вес погибшего вместе с цинковым гробом, обшитым досками, которая указывалась в сопроводительных накладных.

Не секрет, что Забайкальский военный округ являлся, пожалуй, самым тяжёлым по жизни и бытовым условиям. В борьбе за выживание дисциплина снижалась, и как следствие – большое количество происшествий, катастроф и преступлений. Небоевые потери были очень высоки. Одна только Даурская мотострелковая дивизия потеряла за год около двадцати человек. За это она получила ироническое прозвище «чапаевская», от термина ЧП.

Каждую пятницу на общем офицерском совещании нам зачитывали секретные приказы о преступлениях и происшествиях, связанных с гибелью военнослужащих. В той же Даурской дивизии во время уборки территории несколько бойцов нашли снаряд от ЗСУ «Шилка». Молодые бойцы не придумали ничего лучшего, как бросить его в костёр, чтобы посмотреть, что будет. Результат – семь трупов. Или во время загрузки танков на железнодорожные платформы старослужащие «поручили» это сделать молодому механику-водителю, а сами улеглись здесь же подремать рядком на насыпи. Уж где был при этом офицерский состав, я не знаю, но танк опрокинулся прямиком на спящих солдат.

Особенно мне запомнился случай в одной из частей Читинского гарнизона. Командир взвода, офицер приказал посадить провинившегося бойца в металлическую бочку и бить по ней ломами в течение продолжительного времени. Психика солдатика не выдержала, он сошёл с ума, офицера посадили на несколько лет.

Служба в армии в любом качестве и на любой должности – это постоянное стрессовое состояние, и каждый из нас, конечно же, старался облегчить себе жизнь, что само по себе, естественно, не стыдно. Другое дело, что это не должно было происходить за счёт других. «Каждый умирает в одиночку», гласит спецназовская мудрость, но святая обязанность ближнего – помочь другу выжить. Можно было обладать целым букетом отрицательных качеств, таких как, например, хамство, распутство, пьянство, жадность, жестокость и тому подобное, но если ты был надежным и на тебя можно было положиться в критической ситуации – прощалось всё.

Вторая потеря случилась этим же летом. Заместитель начальника штаба майор Бухер уехал в командировку в Читу и там погиб. Его убили при невыясненных обстоятельствах.

В начале июня, а точнее шестого числа, начались прыжки. В училище в Рязани это происходило размеренно, чётко и, главное, планово. После подъёма в 2.30 ночи бегом мчались на склад для получения и погрузки парашютов, затем завтрак, а после завтрака у главных ворот нас уже ждала колонна машин. Рассвет мы встречали на аэродроме «подскока» в Дягилеве. После обеда курсанты, как правило, уже сидели на самоподготовке.

Здесь, в бригаде, всё происходило несколько иначе. Подъём был также глубокой ночью, и к утру подразделения уже находились либо в долине Алакой – ещё называемой «кузнечик», – либо в гарнизоне Степь на военном аэродроме. В первом случае прыжки совершались с самолёта АН-2, во втором – с военно-транспортного Ан-12. Маленький «кукурузник» взлетал и садился прямо здесь, на поле, поэтому офицеру не представляло труда совершить два парашютных прыжка в день. А вот если взлёт происходил со Степи, это практически сделать было невозможно. Однажды, а именно 16 июля, мне удалось это сделать. Я и сам не помню, как это могло получиться, но запись в книжке учёта прыжков совершенно точно об этом сообщает, даже спустя три десятка лет.