Лидия Кобзарь-Шалдуга - Альбом моей памяти. Родословная семьи

За селом дорожка вилась вдоль заболоченной речки, под крутым склоном, среди душистых полевых трав. Мы с мамой срывали разные травы и цветы, и она учила меня плести веночек. Приближаясь к своей улице, она будто возвращалась в счастливое детство.

Бабушка Евдокия жила в самом конце Выселка. Мы шли через всю улицу, поросшую мягким спорышом. По одну сторону – белые хатки под соломенными крышами, с густыми палисадниками. А по другую сторону, напротив хат, кучерявились вишневые сады, за ними огороды спускались к лукам и наполовину заболоченной речке. Посреди улицы стоял колодец с высоким журавлем. Возле дворов сидели на лавочках и заговаривали с нами женщины в праздничных платочках и ситцевых нарядных фартуках с оборочками. Уже давно нет Выселка, но эта улица осталась в моем сознании, как настоящий солнечный, зелёный украинский рай на земле.

У бабушки Дуни в хате, как и у нас дома, глиняный пол—доливку посыпали душистым чабрецом или полынью, на покуте висели старые потемневшие иконы в рушниках, под ними на трёх цепочках лампадка, между окон – старинное потемневшее зеркало в раме. Я сидела на деревянном диване возле стола с тканой клетчатой скатертью. Мама расспрашивала о новостях своей улицы, бабушка рассказывала и поглядывала в окошко на улицу: кто это там прошёл? Потом бабуся Дуня в кухоньке из печи вынимала тёплые, с хрустящей корочкой пирожки с капустой, наливала из тёмного глиняного кувшина молока в алюминиевую кружку…

Бабушка Евдокия Максимовна

Бабушка Неонила с дочерью, а моей крёстной Василиной

Отец Иван Кобзарь

Мама Кузниченко Анна

Все эти мои первые детские воспоминания всегда сопровождаются щебетаньем ласточек под крышей сарая и звоном жаворонка в бесконечной сини небес, освещены, осиянны летним солнечным светом, согреты ласковым, не знойным теплом, заполнены буйной зеленью садов и мягких луговых трав, ароматами полевых дорог и придорожных посадок.

Запомнился случай, когда мама недели на две попала в больницу – как же пусто и тоскливо было без неё, даже с бабушкой! Когда она вернулась – будто солнце в дом вошло, всё ожило и засветилось, наполнилось жизнью, на душе сразу стало спокойно и радостно.

Мама согревала весь дом одним своим присутствием и заботой. В нашей хате всегда было чисто и уютно: живые цветы – фикус и китайская роза на подставках, сделанных отцом. На спинке дивана, на кровати – вышитые крестиком дорожки и салфетки. На столе – белая полотняная скатерть с вышитыми гладью цветами. Белые кружевные занавески на окнах, вышитые рушники обрамляют портреты, кровати с вышитым подзором и с высокими перинами всегда с утра застелены красивыми покрывалами.

В нашей семье чувства целомудренно прятались, наверно, мы неосознанно стыдились выставлять напоказ то, что считалось глубоким и сокровенным. Хотя любовь своего отца я всем сердцем, всем своим существом ощущала всегда, и почему-то знала, что я для него самая любимая и дорогая – лучше всех!

Моя мама никогда не ласкала меня, не обнимала, не говорила нежных слов, никогда не похвалила, не погладила по голове. Ребенком я никому не надоедала, всегда умела сама занять себя, и она говорила, сравнивая меня с неугомонными братьями-близнецами: «Не помню даже, как ты и выросла – совсем незаметно…»

Росла я стеснительной и замкнутой. Позже немного завидовала своей школьной подруге Любе, когда её мать называла ласковыми словами. Она всегда находила за что похвалить свою дочь перед людьми. А моя мама говорила: «Пускай тебя люди похвалят». И ещё: «Детей надо любить так, чтобы они об этом не знали». Никогда я не соглашусь с этим! Детей, особенно девочек обязательно надо часто хвалить. Маме приятно было, когда моя фотография постоянно висела на доске почета в школе, но я всегда ощущала, что я не такая, как ей хотелось бы, нет во мне задора и самоуверенности, грации и достоинства. Она мне строго говорила: