Иван Лазутин - Судьбы крутые повороты

Проходя мимо площади, где аттракционные страсти — визги, крики, звуки гармошки… — были в полном разгаре, я остановил взгляд на качелях. Три лодки, одна за другой, круто взмывали к небу, готовые каждую минуту опрокинуться. И я пожалел, что надумал утром лезть под деревянный настил, где мне попалась эта злополучная печать. «Лучше бы полтинник или гривенник… С этой печатью только наплачешься… Опять же на кого попадешь… Иной и денег не заплатит и в милицию отведет…»

А Мишка, изредка подавая мне знаки, что он со мной, незримо для отца следовал сторонкой, обходом, за нами. Я знал, что он переживает за меня, и хотел каким-нибудь знаком или жестом успокоить брата, но не знал как. Крикнуть — услышит отец и прогонит его домой.

Милиция находилась в одноэтажном кирпичном доме старинной кладки. Окна обрамляли резные наличники. Весной этот дом утопал в кустах махровой сирени. Прохожие и сорванцы-мальчишки рвать ее боялись — решетчатые окна милиции пугали. Увядая, грозди сирени уже в июне висели поникшими блеклыми лохмотьями на зеленых кустах.

Во дворе этого казенного, когда-то, видимо, купеческого дома, у коновязи стояли четыре оседланные лошади. Они со смачным хрустом ели из торб овес. Жеребец гнедой масти, что стоял посредине, еще как следует не остыл от быстрой скачки: его мокрые бока зеркально лоснились. Он то и дело бурно вздрагивал всей кожей.

— Посиди на колоде. Будешь нужен — позову.

Отец показал мне на толстое долбленое бревно, из которого поили милицейских лошадей, поднялся на высокое крыльцо и, еще раз зачем-то оглянувшись на меня, скрылся за дверью.

Не прошло и пяти минут, как из дома поспешно вышли двое высоких мужчин в милицейской форме, прогремели каблуками по ступенькам крыльца, почти подбежали к коновязи, отвязали двух лошадей и, вскочив в седла, рысью выехали со двора. Потный гнедой жеребец, который то и дело прядал ушами и косил свой огненно-зеленоватый глаз на рыжую кобылицу, что стояла у коновязи слева от него, поднял высоко голову и разразился таким пронзительно высоким ржаньем, что у меня заложило в ушах. Через раскрытые ворота я увидел, как Мишка, кося глаза на милицейский двор, дважды шмыгнул мимо, давая мне знать, что он тут.

Про собак-ищеек я до сих пор только слышал от других, а вот самому видеть пока не доводилось. Поэтому понятна была оторопь, пригвоздившая меня к колоде, когда я увидел вывернувшуюся из-за дома настоящую ищейку — серую, огромную, с острыми и высокими, как паруса, ушами, стремительно рвущуюся в мою сторону. За ней, упираясь, еле поспевал небольшого роста рыжий веснушчатый милиционер с намотанным на руку туго натянутым поводком.

— Ну, что? — крикнул из распахнутого окна пожилой милиционер, обращаясь, как я понял, к рыженькому.

— След не взяла! — ответил тот и направился с ищейкой во двор, откуда был слышен сдержанный, переходящий на скулеж лай другой собаки.

— Давай ее сюда, есть дело! — крикнул из окна пожилой милиционер, и рыженький повернул собаку в сторону крыльца, подав ей какую-то команду.

Солнце уже село. Милицейский двор незаметно для глаз погружался в вечерние сумерки. Бока и спина гнедого жеребца у коновязи поостыли и подернулись шоколадной матовостью. Ожидание было тягостным. Всякое приходило в мою голову: а вдруг отца оштрафуют, ведь я не сразу, как нашел печать, заявил об этом в милицию, или, чего доброго, посадят. Все-таки печать-то не простая, а гербовая. По справедливости, уж если за это полагается сажать, то в тюрьму нужно тащить меня. Но я знал, что за таких как я отвечают родители.

Увидев на крыльце отца, я обрадовался, вскочил и кинулся к нему навстречу.

— Ну что, папань?

— Пойдем…

— Куда?

— Туда! — Лицо отца было хмурое, отчужденное. Он махнул рукой на дверь, из которой только что вышел. — Расскажешь все, как было, как мне рассказывал.

Коленки мои дрожали, когда я следом за отцом шел по тускло освещенному коридору, свет в который падал через узкое высокое окно. И твердил про себя: «Расскажу все, как было… Ничего не скрою… Только не про книгу, спрятанную на чердаке. Про нее ни слова. Чего доброго, посадят и отца и бабку. А книгу отберут… Серега меня забьет тогда…»

В просторной комнате за длинным столом с резными ножками сидел мужчина в милицейской форме. Как мне показалось, это был большой начальник, главнее тех, что полчаса назад вскочили в седла и ускакали со двора. И, конечно, не чета тому рыженькому, которого я только что видел во дворе с ищейкой.