Дмитрий Шульгин - Музыкальные истины Александра Вустиса

Другие вопросы готовились на основании предварительных анализов сочинений Александра Вустина или предшествующих бесед с ним. Они, как правило, вели композитора к информационно более емким ответам, заставляя его в отдельных ситуациях дискутировать со своим «оппонентом», а в результате открывать ему и те композиторские тайны, которые при пассивных, чисто «слушательских беседах» обычно не раскрываются.

Третья группа вопросов – те, которые возникали спонтанно в процессе самих бесед и имели своей задачей либо уточнить отдельные высказывания композитора, либо создать психологическую ситуацию, позволяющую ему высказываться с большей откровенностью и подробностью.

В доскональный текст бесед внесены следующие коррективы:

– сделаны частичные или полные переносы материалов отдельных ответов из одних встреч в другие. Причина этому – желание скомпоновать материалы в соответствии с родственной проблематикой и представить те или иные ответы в наиболее подробном варианте. В тех случаях, когда при ответе на одни и те же или сходные вопросы, заданные в разное время, композитор давал не во всем однозначные ответы, а в некоторых (относительно редких!) случаях даже противоречивые, «разговорные материалы» никуда не переносились и не компоновались в одно целое. Это, по нашему мнению, позволило, в одних случаях, увидеть определенную эволюцию во взглядах, оценках и самооценках композитора, произошедшую за многие месяцы и годы наших встреч, а в других – осознать личность композитора Александра Вустина как далеко не ординарную и активно эволюционирующую;

– сделаны различные купюры и «литературные» правки, поскольку композитор чаще всего отвечал искренне, при этом неоднократно возвращался к ранее сказанному, повторяя отдельные слова и фразы или отказываясь от них; кроме того, некоторые его мысли обрывались, не находя своего продолжения либо представляясь ему не достаточно правильными. При этом в ряде абзацев намеренно оставлены повторы слов, фраз и незначительная часть «сорных» слов, а также сохранена та расстановка подлежащих, прилагательных, наречий и тому подобных речевых элементов, которая позволяет ощутить беседы как «живое» общение с композитором, ощутить характерную именно для него манеру речи и самого процесса мышления;

– внесена информация из бесед с композитором 2004, 2006–2008 годов;

– в процессе прочтения Александром Кузьмичем Вустиным трех предпоследних вариантов этой книги (ноябрь 2007 г., апрель и август 2008 г.), им (при участии собеседника) были сделаны незначительные «литературные» правки некоторых из своих ответов, а также дополнено или обновлено их содержание.

« Любое творчество автора – это, прежде всего, продукт его жизни, продукт его генетики, его сознательного и подсознательного: надо уметь слушать себя, надо уметь вслушиваться в себя…

Каждый раз, ты доказываешь всем и даже себе самому, что ты – это «Ты», что ты несешь Добро своей деятельностью… И Бог тебе говорит, что ты должен перебарывать себя, но должен одновременно и сохранять свое лицо, свою неповторимость, и причем в столкновении с кем угодно, с любым непониманием и чем угодно… и только тогда ты и будешь расти, и только тогда станешь самим собой…»

– Вопросы? Вопросы, конечно, есть.

И очень даже большой список. Так что дело только за ответами.

– Ну, хорошо. Если смогу, конечно, отвечу. Только я боюсь этих списков очень. Ну, да ладно…

– Давайте начнем с ваших самых первых шагов к музыке.

– Постараюсь. Но я не слишком все это помню. У меня ведь было совершенно заурядное в этом смысле детство, то есть в том смысле, что школа музыкальная была обычная, правда, хорошая – «стасовская» – в ней, кстати, и Родион Щедрин учился, но зато была там очень славная учительница – Ольга Владимировна Кононова. Совершенно святая женщина, буквально бескорыстная во всем. Вот она и была, собственно, моим первым настоящим педагогом. Ну, а каких-то особых своих «гениальностей», если можно так сказать, я не помню совсем. Просто были явно неплохие музыкальные данные, и это у меня от мамы, конечно. И слух хороший был, и музыкальность такая общая. Но что-то, естественно, было и от папы. Ведь он, не будучи музыкантом, очень почитал Мусоргского, а также оперы Римского – «Китеж», «Псковитянку», а однажды даже пришел в неописуемый восторг, выловив по домашнему приемнику «Болеро» Равеля. А мама, кстати, покупала ноты и немного играла Шумана, Шопена и даже советские песни, казавшиеся мне очень красивыми. Папа, между прочим, тоже наигрывал, но у него был свой ностальгический репертуар – «Марш лейб-гвардии Финляндского полка» или – «Спаси, Господи…», которые он по-своему «интерпретировал», например, вместо «Благоверному императору…» и так далее, пел, аккомпанируя себе: «Благоверному председателю нашему Николаю Александровичу» (это, значит, уже середина пятидесятых, когда «правил» Булганин).