Борис Сударов - Это было недавно, это было давно. Воспоминания о 30-х, 40-х, 50-х

В это время отец вдруг увидел в окне двух немецких солдат, входящих во двор. На груди у них болтались автоматы, у одного в руках была небольшая корзинка.

– Немцы к нам идут, – испуганно сказал отец, – идите быстро все в спальню.

Дети вскочили, вышли из столовой и закрыли за собою двери.

Солдаты пошарили во дворе, заглянули в сарай, затем вошли в дом.

– Млеко, яйки! – потребовали они с порога.

Вихрин пошёл на кухню, взял с полки несколько яиц и дал их солдатам.

– Млеко!?

Молока в доме не было, и отец развёл руками.

– Юде?! – презрительно ткнул отца в живот один из солдат.

Вихрин ничего не ответил, молча смотрел на незваных гостей. Тот, что с корзиной, пошёл на кухню, глянул на полки – там ничего существенного не нашёл; открыл шкафчик, стоявший у окна, обнаружив в нём банку с вареньем, снял с банки крышку, сунул туда палец и облизал его.

– Гут, – одобрительно произнёс солдат и, закрыв банку, отправил её в свою корзинку.

Собрав нехитрый оброк, немцы ретировались. Перед уходом солдат ещё раз ткнул пальцем отца в живот, сказал «юде» и добавил:

– Пифпаф! – Затем громко засмеялся и вышел со своим напарником за дверь.

Во дворе в это время, на свою беду, гулял соседский петух. Был он большой и необыкновенно красивый, с чёрнокрасными крыльями и зелёной шеей, с огромным малиновым гребешком; перья его, словно покрытые лаком, ослепительно блестели на солнце. Его знала и любила вся улица, особенно дети. Этот голосистый трудяга каждый раз звонко извещал окрестных жителей о наступившем рассвете или предстоящей смене погоды. Он жил на воле, кормился, чем бог пошлёт, на соседских дворах и огородах и был предметом всеобщего внимания, а детвора его просто обожала. С детьми он был покладистый, и они кормили его с руки зерном или крошками хлеба, а к взрослым петух близко не подходил, при виде их он ворчал и нахохливался, был агрессивен, порой норовил и клюнуть, за что и был прозван Буяном.

И вот этот красавецпетух, на своё несчастье, попался на глаза выходящим из дома солдатам.

– Kuck mal, Helmut! Смотри, Гельмут! – сказал один из них, указывая на петуха.

– Oh, man mus ihn fangen! О, надо его поймать! – бросил другой, тот, что был с корзинкой. Он поставил свою ношу на ступеньку крыльца, и вдвоём солдаты начали осторожно подкрадываться к Буяну. Петух, почувствовав опасность, стал вприпрыжку уходить от преследователей, они за ним. Вихрины из окна следили за тем, что происходило во дворе.

– Уходи, Буян, уходи! – не выдержал Рува.

Петух, словно услышав эти слова, хотел было юркнуть в подворотню, но солдаты опередили его, перекрыли ему путь к воротам.

– Komm von hinten! Заходи сзади! – в охотничьем азарте крикнул тот, кого звали Гельмут.

Бедному петуху, казалось, некуда было деваться, и солдаты, в предвкушении близкой победы, бодая друг друга, разом бросились на него, но… Буян взмахнул своими огромными крыльями и, буквально вырываясь из рук схвативших его было преследователей, оставляя у них в руках клочья перьев, успел всё же взлететь и опуститься на крышу сарая.

– Молодец, Буян! – радостно крикнул Рува.

Буяну ничего сейчас не стоило перелететь через забор и там, в саду, он оказался бы в полной безопасности, но петух не понимал этого, он медлил и, словно бы дразня своих преследователей: «накось, выкуси!» – дерзко и вызывающе смотрел на них с высоты сарая. Однако радость его была преждевременной. В поединке с птицей человек оказался сильнее. Подвернувшейся под руки палкой один из солдат сбил бедного петуха на землю. Буян ещё долго трепыхался, ошалело крича, он отчаянно боролся за жизнь, царапал, клевал мёртвой хваткой уцепившихся в него солдат. Но финал был предрешён. Обезглавленную, наконец, птицу немцы небрежно бросили в корзину и, довольные, вышли со двора, не закрыв калитку.

– Гады! – крикнул им вслед Рува.

– Ну вот и состоялось наше знакомство с новыми хозяевами города, – отходя от окна, мрачно сказал отец. – Отныне калитка пусть всегда будет заперта, и на улицу я прошу пока никого не выходить.

…Полевые вражеские войска, отдохнув, пополнив баки танков и автомашин горючим, вскоре покинули город. Жители стали приводить в порядок опустевшие дворы и сады, где ранее стояла замаскированная немецкая техника; убирали сломанные деревья и сучья, ремонтировали заборы. В городе появилась новая администрация, которая пыталась наладить хозяйственную жизнь, пустить остановленные спиртзавод, кирпичный завод, мельницу, пекарню, однако сделать это было непросто. Все предприятия были выведены из строя, многие специалисты покинули город, и на первых порах удалось лишь наладить работу мельницы, больницы и пекарни. Ввести в строй спиртзавод никак не удавалось, и Вихрин оставался безработным. Его не оставляла мысль, как прокормить семью. Имевшиеся небольшие запасы продуктов очень скоро иссякли, денег не было, и тогда в ход пошли вещи. По утрам, отобрав какуюнибудь скатёрку, кофточку или пару простыней, отец или уже поправившаяся к тому времени мать отправлялись на толкучку и продавали или обменивали вещи на продукты. Иногда добрая старая Лёкса приносила чтонибудь со своего огорода: то огурцов занесёт, то луку, а недавно притащила полмешка картошки – целое богатство!