Татьяна Воронецкая - Леонид Филатов. Забытая мелодия о жизни

« – Юрий Петрович, помните, как к вам в театр пришел Леонид Филатов?

– Помню. Он играл Актера из пьесы М. Горького “На дне”. Мне это понравилось, и я сразу пригласил его работать, но он норовист, характер у него сложный… Мне очень нравится, как Леонид сочиняет пародии, по-моему, он достигает прекрасных по сути вещей, может, проникает через актерский свой дар? Не знаю, что здесь помогает. Он актер умный, с ним приятно беседовать и интересно работать.

– А есть что-нибудь, чего Леониду не хватает как профессионалу?

– Он очень много всего делает, а ему надо сосредоточиться, потому что выпала прекрасная возможность сыграть интересные роли в “Маленьких трагедиях”, а он как бы забегался в славе… Звездная болезнь, я считаю, одна из страшных болезней, это как СПИД. Про человека говорят: “Прошел огонь, воду и медные трубы”. Огонь и воду многие проходят, а вот “медные трубы” – редко кто. Леонид, надеюсь, пройдет “медные трубы”, только, не дай Бог, кто это испытание не выдержит, теряет все. И нет уже ни трубы, ни огня…

– Как вы считаете, реализовались ли возможности артиста в театре?

– Филатов не совсем раскрылся в театре, у него больше возможностей. Если бы сейчас я ставил “Бесов” Ф.М. Достоевского, то Леонид мог бы сыграть Петра Верховенского. Я вижу его развитие в театре. Творческий запас у него большой, поэтому я дал ему роли в “Маленьких трагедиях” А.С. Пушкина. Рассчитываю, что через характер Леонид сможет очень глубоко эти роли постичь, то есть подойти к тому, как Пушкин эти роли определил: Зависть, Скупость… А иногда Леонид сам виноват, он мог давно играть Мастера. Когда ставился спектакль, он был занят и вводился в спектакль уже без меня. Собираюсь переделывать спектакль и обязательно порепетирую с ним. Леониду в этой роли не хватает булгаковского взгляда на жизнь, где-то – философичности. А во второй части спектакля он должен думать о фразе, которую говорит Воланд: “Здорово его отделали!” У него мало этого чувства, что его сильно отделали дьяволы.

Я считаю, что Леонид очень прилично сыграл в спектакле “Что делать?”. В поэтических представлениях он прекрасно чувствует стих, сам пишет, может, поэтому так удалась роль Пушкина в спектакле “Товарищ, верь!”. Леонид хорошо работал в спектаклях “Дом на набережной”, “Владимир Высоцкий”… Он человек мыслящий, творческий…

– Как вы нашли профессиональную форму актеров театра, когда вернулись?

– Кто-то из них профессионально стал крепче, кто-то погряз в штампах, очень много маньеризма, как на Западе говорят…

– А Леонид?

– Все-таки он живой. Старается понять, что режиссер от него хочет, а в наше время это заслуга, потому что артисты стали мало ценить форму.

– Как вы относитесь к тому, что современные актеры совмещают работу в театре и в кино?

– Для театра, когда актеры много работают на стороне, плохо. Страдают от этого главные режиссеры. Правда, я сейчас гражданин Израиля, гость. Работаю по контракту. Однако такое чувство, что я никуда не уезжал из театра, потому что я двадцать лет его создавал, делал, в театре я знаю все. В стране за пять лет, которые я здесь не был, произошли изменения, много интересного, радующего читаешь в журналах, видишь по телевизору.

– Как вы относитесь к временному уходу Леонида из театра в период вашего отсутствия?

– Мне об этом трудно говорить… Сейчас в театре идут, конечно, смешные споры: кто благороднее – кто остался или кто ушел? Контраргумент тем, кто ушел: “А если б и мы не остались и не сохранили театр, то вам некуда было бы и возвращаться”. Мне покойный Анатолий Васильевич Эфрос написал открытое письмо в эмигрантский журнал “Континент”, который наша страна не жалует. Журнал предложил мне ответить. Я отказался, так как ответил бы с удовольствием, но в “Советской культуре”, в “Литературной газете”, там, где знают всю происшедшую историю. Напечатайте оба письма в советском издании, и тогда я отвечу. Главное обвинение Анатолия Васильевича было в том, что я хочу, чтобы театр распался, умер. Однако он, понимая, что я этого хочу, так как мне как художнику обидно, что театр существует без меня, прощает мне это желание. Мне кажется, что некрасиво обвинять другого человека в том, что он хочет зла своему детищу. Почему я, как говорится по-народному, издалека начинаю, потому что вот это и говорит о поступке. Каждый в тот момент совершал свой поступок. Наступает время, когда человек должен что-то решить, вот это и определяет личность…»