Любовь Турбина - Творчество Янки Брыля в контексте мировой литературы

Он стремился к максимальной свободе самовыражения в интерпретации подлинных жизненных фактов и обстоятельств. Специально сконструированные сюжетные ситуации, конфликты, выдуманные персонажи представлялись ему с течением времени все более условными, которые совсем не помогают людям «расшифровать жизнь» в ее разнообразных проявлениях, — а именно в этой расшифровке видел он главнейшую задачу литературного творчества, во многом опередив требования будущего литературного процесса.

Откровенный лиризм становится художественной доминантой «послероманного» творчества Брыля (где-то с середины 60-х гг.), а в своих лирических записях он разворачивает целую дискуссию о природе самовыражения, отдавая явное предпочтение подлинности над вымыслом. «У вас тут проза или воспоми­нания? — пишет Брыль. — Такой вопрос поэтической редакции и удивил меня, и показался обидным. Потому что цену воспоминаниям как прозе все более пости­гаю. Та проза, которой у нас, к сожалению, до обидного мало, — рядом с вялой и приблизительной беллетристикой, которая все не может вдоволь наговориться».

С годами Янка Брыль тяготел исключительно к свободным формам художе­ственного самовыражения. Однако рассказы, повести и роман — с одной сторо­ны, и лирические миниатюры и наброски — с другой, не соперничают в наследии писателя, а существуют и вдохновенно взаимодействуют между собой, воспринимаясь как неделимый живой организм. Учитывая преобладающее использование личного материала во всем написанном Брылем, можно утверждать, что по сути дела он писал почти исключительно автобиографическую прозу. Писательское «я» задано в ней как отдельная тема, центр композиции и сюжетный стержень. «Субъективное о субъективном» (сам о себе) — так можно обозначить суть специфики достаточно разной по жанрам и по стилевым особенностям письма его прозы. Лирический герой отождествляется с автором, что возвращает нас к старой проблеме литературного героя, которая в 70—80-х годах минувшего века активно обсуждалась на страницах печати. Индивидуальность таланта конкрет­ного писателя более всего ощущается в соотнесении между событиями внутрен­ней, духовной, и внешней, событийной, биографиями героя.

Достоинства этого вида прозы определяются не степенью правдивости, с которой автор придерживается своей реальной биографии, а тем, насколь­ко выразительно и откровенно он проявляет себя как личность. Надо сказать, личность писателя достаточно отчетливо проступает в любом художественном произведении, независимо от его жанровой и тематической ориентированности. Однако тот, кто старается избегать автобиографических совпадений, сознательно разворачивает действие, отталкиваясь от реальных фактов, — по контрасту или используя фигуру умолчания.

«Молчание есть момент языка, — писал в статье «Что такое литература?» Жан Поль Сартр, — молчать не значит быть безголосым, это означает отказ говорить. Когда писатель выбрал молчание относительно некоторого аспекта мира, .тогда по праву можно будет задать. вопрос: почему ты говоришь об этом прежде, чем о том?»

Феномен Янки Брыля в том, что его творческая личность развивалась внутри белорусской литературы, но не в «генерации» — среди своих коллег-писателей, вошедших вместе с ним в белорусскую литературу, опыт творчества Брыля стоит особняком; одно из неотъемлемых свойств таланта Я. Брыля — это роднит его с Максимом Богдановичем — есть осознание своего творчества как миссии. Мис­сия эта в том, чтобы вписать свою родную белорусскую литературу, а значит — свою, кровную белорусскую мову — в мировое культурное пространство. Не случайно Брыль пишет о Богдановиче: «В нашей классической троице — Купала, Колас, Богданович — самый молодой выделяется не только своим голосом, но и тем, что он первый так активно и плодотворно повел белорусскую литературу в большой мир, на сближение с другими литературами».

Практически равное тяготение Янки Брыля и к востоку, и к западу, его обра­щенность и к русской литературе, и к польской можно вывести из биографии писателя — родная деревня его родителей в 30-е годы была под Польшей. Поэто­му он окончил польскую школу и затем учился в польской гимназии, владея с детства русским языком.

Из опубликованных в журнале «Нёман» в девяностые годы записей узнаем, что писатель одинаково гордится своим отменным русским языком и хорошим польским — за русский его хвалил А. Г. Островский, за польский — Владислав Броневский, по словам которого, певучий акцент Брыля свойственен жителям Крэсов — восточных окраин Польши. В этих же записях писатель сетует на то, что украинский язык, который он выучил в польской армии, а затем в герман­ском плену, где подружился с украинцами, у него значительно беднее русского и польского.