Виктор Кротов - Навстречу своему лучу. Воспоминания и мысли

Нет, всё-таки обстоятельства – это не только условия решения задачи. Они предназначены для освоения, для усвоения живительных веществ, содержащихся в них. Личное усвоение – главная цель любого жизненного процесса, физического или психического, интеллектуального или духовного. Без этого мы не превратим чужое в своё. Без этого мы не знаем, что из постороннего – наше.

Переживания со временем переходят в воспоминания. Но переходит ли всякое переживание, а значит и воспоминание, в усвоение? Для этого надо потрудиться душе. Надеюсь, то, что я пишу, – часть этого труда.

Об этом человеке я пишу, имея в виду вовсе не его одного. Просто так вышло, что он заведовал отделением, куда я попал, и стал моим лечащим врачом. Так получилось, что для нас с Машенькой он стал обстоятельством, затрудняющим выживание, и тем самым – как бы воплощением отрицательного полюса постсовковой медицины. Бывает иначе, лучше или хуже, но нам достался этот доктор. Человек-метафора.

У себя в кабинете он курил трубку. То одну, то другую. Не стеснялся этого – дверь часто была полуоткрыта (если он был там, конечно). Вот я и называю его Трубокуром. Больше пришлось общаться с ним Машеньке, и многое я пишу с её слов. Иногда она сразу делилась очередным впечатлением от него. Иногда рассказывала долгое время спустя. Из соображений гуманности, которой явно не хватало самому Трубокуру.

Первый разговор с Машенькой (которого она с трудом добилась) был обескураживающе оптимистичен. (Может быть, это было два разговора или три, потому что внимание Трубокура надолго удержать не удавалось).

– Что вы беспокоитесь? Всё это у вашего мужа от шейного остеохондроза. Вот увидите: два-три дня, и он будет в норме.

– А ходить ему можно?

– Ходит же он, я слежу за ним. Всё лучше ходит.

– Речь у него иногда невнятная…

– Да ну. Лучше вас он говорит.

Машенька молча проглотила «комплимент».

– И вообще у нас большинство больных тяжелее. У меня за вашего мужа голова не болит.

– Знаете, а у меня он один, и именно за него душа болит.

– Ну, душа… Я в Бога не верю. Но понимаю вас.

– У вас ведь должны быть какие-то обследования?

– Да ничего у нас нет, кроме старенького компьютера с томографией. На нём ничего не увидишь.

– Может быть, заплатить вам? – осмелела Машенька. – Вот, у меня есть… Или ещё кому-то?

– Нет, платить не надо. И остальным никому денег не давайте. Всё равно мы делаем то, что должны.

Здесь нужен комментарий. Предложить деньги для Машеньки было просто подвигом. Мы с ней не умеем давать взятки. Но в этот раз она считала необходимым это сделать. Слишком большое впечатление на нас с ней произвёл недавний разговор близкого нам человека в одном из крупнейших всероссийских лечебных центров:

– Вы москвичка, – говорил ей профессор, – у вас есть полис, вам повезло. Всё лечение будет для вас совершенно бесплатно. Но благодарность врачу приветствуется.

– И какого же размера… благодарность?

– Мне, хирургу, – от пятидесяти до семидесяти тысяч. Рублей, разумеется. И лечащему врачу тысяч двадцать не забудьте.

Добавлю, что даже перевязочные материалы там надо было покупать за свой счёт, в аптеке. Платить за смену постельного белья, и за любую другую услугу…

На этом фоне бескорыстие Трубокура выглядело неожиданным. Тем более что лежачий Николай и другие пациенты обеспечивали себе услуги санитарок с помощью сотенных бумажек (да и то не всегда удавалось дозваться). И Машенька, стесняясь, всё-таки клала купюры в карман санитаркам и медсёстрам, пока деньги не стали иссякать. Потом, когда мы уже были дома, Машенька разговорилась со знакомой, у которой муж лежал в этом же отделении, у Трубокура. И выяснилось, что бескорыстие Трубокура объяснялось своеобразно. Суммы, названные знакомой («У нас сын коммерсант, он на всё был готов» – извиняющимся тоном говорила она), превосходили наше некоммерческое воображение. Очевидно, что предложенная Машенькой сумма, гораздо более скромная, оказалась вне диапазона интересов Трубокура – и он гордо отказался за себя и за всех.

Потом мне стало хуже. И очередной разговор Машеньки с Трубокуром носил уже другую окраску:

– Надо же сделать что-нибудь! – говорила Машенька. – Есть же всякие новые лекарства.

– Не вижу в этом смысла, – отозвался Трубокур меланхолично. – Я вообще в медицине разочаровался.

Машенька опешила:

– А зачем же вы здесь работаете?

– Ну, мне уже до пенсии недалеко… А у вашего мужа – просто раковая опухоль в мозгу. Тут ничего не сделаешь.