Наталья Казьмина - О театре, о жизни, о себе. Впечатления, размышления, раздумья. Том 2. 2008–2011

И третья линия – еврейская тема сильно устаревшая, разжиженный Бабель и Шолом-Алейхем. – Мойша по фамилии Сталин, бегущий отовсюду со своей Цилей, лирически и меланхолически поющий про Иерушалайм Ершалаим. Старик, все комментирующий, во все встревающий. Он все время что-то советует Чонкину, он спорит с НКВД, он дает отпор немецкому диверсанту и местному стукачу. Эдакий дед Щукарь навыворот. Финал – ребенок Нюры и Вани у еврейских стариков на руках – просто «Скрипач на крыше».

В финале гуманный немецкий шпион, проникшийся любовью к странной стране, чинит ераплан и все вместе они улетают отсюда к е. матери. А потом на экране показывают кучу летящих кукурузников. А вначале еще Сашка Филиппенко читает свое любимое стихотворение Ю. Ряшенцева с нелучшими рифмами «Зачем России оперетта?» Затем, чтобы в свободной и демократичной стране – в эзоповой форме по старой привычке – «сказать правду». Все это как-то бесцельно, старомодно, неталантливо. Срубили бабки. И главное – бывшие левые с таким удовольствием вписались или сами выписали, пересоздали стиль постсоветского апофеоза. Смотришь на сцену и вспоминаешь правительственные концерты, «Березки», милютинский «Девичий переполох» и т. д.

В финале чуть не заплакала: всем весело, а мне смертельно грустно; это, значит, вот такой театр осталось мне досматривать на своем веку? Труппа скандировала «Режиссера!». Вместе, надо сказать, с Дашкевичем. Половина зала (кроме другой половины, которая, возмущаясь, ушла в антракте, и нас двоих с О. Кудряшовым) аплодировала стоя так, будто перед ними БДТ лучшей своей поры.

Тут надо бы дать реплику Ирины Прозоровой: «Выбросьте меня!.. Я забыла, как по-итальянски окно».

И этот Вова О., ласковый разводящий, дилетант, ободравший, как липку, нескольких своих друзей и учителей, пишет статью о том, что Толя Васильев зря прожил свою жизнь, жулик и ничего не сделал для русского театра. Что ж ты раньше молчал?! А сейчас хочешь понравиться начальству, бросаешь камень в человека, который остался один? И на фоне этой талантливой статьи – вот этот «Чонкин», выдвинутый на «Золотую маску»! Привезти его можно было, либо ничего не понимая, либо за очень большую взятку. Не удивлюсь. Володя и мне ее предлагал: мило, между делом, весело. Если, мол, появится желание писать (он что, меня не знает?), то какой-то Приморский фонд оплатит мою работу. «И, поверь мне, гонорар будет раз в пять больше, чем вся ваша ТЖ». Это мы с Юлькой Мариновой делаем ТЖ, посвященную «Сатирикону». Вернее, она делает номер, а я сделала беседу с Райкиным. И думаем обе, что О. Пивоваров попытается нас надуть с деньгами. Кстати, манера говорить и ласково предлагать неприличные вещи у него та же, что у Вовы. Они не умеют обижаться.

Умер Андрей Толубеев. 63 года исполнилось 30 марта. Я слышала, что у него рак, но теперь этого никто не боится, все борются, и многие успешно. А тут открыла, как всегда, интернет, и получила шок. Как же жалко! Не мой был актер, но крупным все-таки стал. Не таким, конечно, как папа, но все-таки крупным. И сыграл много, и успел немало. И человек был весьма определенный, с убеждениями. Их – все меньше.

8 апреля

Опять сидела на конкурсе Смоленского. Так тяжело и малоинтересно не было никогда. 48 человек всего, а мне понравились (но и то не очень страстно) человек 5–6. Из них бы и выбирала. Но наши «старики» упертые, у них каноны, которые не перепрыгнешь.

Стала переделывать беседу с Райкиным. Страшно не хочется. Она мне разонравилась совершенно. Хотя Юлька Маринова говорила всякие хорошие слова («она номер держит», «номер наконец-то сложился, благодаря ей»). Костя текст прочел и несколько фрагментов сократил. Зачем? Не понимаю. «У меня есть правило, коллегам оценки не раздавать» – это, действительно, его правило. Но тут оценки, по-моему, не обидные. Особенно про Каму. А мне жалко «предать забвению» эти оценки.

– Увы, я не могу себе позволить, например, пригласить на нашу сцену такого замечательного режиссера, как Кама Гинкас… Он мало заботится о публике. Он любит ее помучить.

– Ну почему? Полный зал МТЮЗа слушает его «Нелепую поэмку» прекрасно.

– Но там не 1000 мест! (С сожалением.) Нет, у нас это не пройдет. – Просто у вашего театра другая история, другая аура, другая публика, у которой другие привычки.

– Нет, вы поймите меня правильно, Кама – замечательный режиссер, большой мастер. Да, он мучает меня, но он же и вытрясает из меня душу. В результате – это всегда побеждает. Меня – побеждает. Но он… слишком непростой, что ли, для моего зрителя. Тут не будут ходить на это.