Петр Вяземский - Переписка князя П.А.Вяземского с А.И.Тургеневым. 1824-1836

Я уже заявил Бенжамену Констасу о твоем намерении прислать ему перевод его романа. Я видел его на великолепном празднике в Palais-Royal, у Орлеанского, угощавшего королей и либералов и, желая показать его Киселевой, которую знакомил с достопримечательностями Парижа в лицах, нарочно заговорил с Констаном. Гуляя с Киселевой, я еще чаще вспоминаю о тебе: она любит жить по твоему, à quelque exceptions près pourtant, и мне нравится её веселость. Недавно проводила она целые дни в Palais de Justice; теперь рыскает по окрестностям Парижа, и третьего дня мы провели вечер в Тиволи. Но жена брата её, графиня Потоцкая, урожденная Салтыкова, милейшее создание в здешнем русском мире: она всех обворожила. Хотелось бы проводить их в Англию, но там будет иное на уме. Я почти дал слово Рекамье: приехать к ней в. Dieppe в то время, как там будет Шатобриан. На сих днях провели мы с ним часа два в жарком разговоре о политических следствиях протестантизма. В новом своем сочинении о французской истории, которое издаст, вероятно, в конце года, он утверждает, вопреки почти общего мнения, что протестантизм не благоприятствует представительному образу правления; что во всей Германии протестантской нет сего правления, и что англинская конституция изобретена и образована во время католицизма. Эту мысль развивает он в своей истории, почитая ее новою. Увидим, не перемеенит ли он отчасти свое мнение по прочтении того, чего ты читать не будешь, и для того лучше помолчать. Поверишь ли, что вчера, наедине с Рекамье, вспоминая слова и размышления Шатобриана, я заслушался ее, может быть, более, нежели его. Она и душою, и образованным умом все постигает. А жизнь, обращение её с лучшими и умнейшими людьми её века познакомили ее с каждою новою идеею, почти с каждою новою формою, в которой отливались идеи века. Ей ничто не чуждо, а там, где, как часто случается, душа источник мысли, например, в сфере религии, там я ей более верю, нежели автору «Духа христианства»; и она разобрала его мнения, его исторические парадоксы умом просвещенным, хотя и не совсем свободным от уз церковных, то-есть, от закоснелых догматов римской церкви, но я видел, что ум и душа доступны в ней и понятиям высшей сердечной, духовной религии, религии не для людей на земле, но для людей бесплотных готовимой; готовимой не здесь, но там, где и вера не нужна, кольми паче церковь, где будет духовный дуализм не человека с натурою, но человека с Творцом её. Эта мысль, это мнение не исключаеть необходимости привести, в этой ненадежной бездне, привести ум не только в послушание веры, по слову апостола, но даже и в послушание церкви, до слову графов Мейстеров всех исповеданий; и в сем смысле я согласен, не помню с кем, а кажется с Мейстером же, что догмат есть: une verité loi.

1-го июня.

Сию минуту узнаю, что курьер наш едет в Варшаву (Хитров), и что оттуда посылаются два раза в неделю курьеры в Петербург. Не успею кончить письма, в котором хотелось дать тебе понятие о некоторых авторах и авторшах, и книгах, и проектах, кой теперь занимают меня, и отблагодарить Дельвига за «Газету» отчетом о всем том, что вижу, слышу я в Париже. И к Козлову не успею написать, но вы теперь вместе и вместе прочтете, что написалось. Сегодня ожидаю к себе и St.-Priest с мнением о, а может быть уже и с переводом твоей пиесы. Но я вчера встретил и здешнего собирателя древностей исторических и литературных – Бюшола, издателя de la «Revue trimestrielle», недавно воскресшей. Он давно просил меня сообщить в его «Revue» кое-что о русской литературе. Я указал ему на вашу журналистику, из материалов коей можно бы составить статью: «Sur l'état présent de la littérature russe». Но Rio переведет? «Revue» его делается опять любопытною.

Обними друга Жуковского и приятелей. Скажи Козлову о посылках вам с Ивановой. Темире, вместо альманахов, послал, хотя in 16®, но классика-моралиста английского, – Пался, который имел великое влияние на всю юность англинскую и шотландскую. Курьер, кроме писем, ничего не берет. Не знаю, удастся ли послать и брошюру St.-Priest. Во всяком случае пошлю особо на имя Булгакова.

На обороте: Его сиятельству князю Петру Андреевичу Вяземскому, при министре финансов, в Петербурге.

25-го июня. [Петербург].

Сердечное спасибо за милое и длинное письмо твое от 2-го и 3-го июня и 4-го. Жалею, что нет времени отвечать на него обстоятельно. Сейчас сказывают мне, что есть оказия и что через час её уже не будет. Итак, вот ответ sommaire'ный: Киреевский «Денницы» – именно сын Елагиной (ныне), приятельницы Жуковского, но не мюнхенский: тот брат ему. Оба теперь в Европе учатся. Денницын, кажется, пока в Берлине, но будет в Париже и верно тебя отыщет. Статья его зелена слогом, а иногда и мыслями, по эта зелень – цвет надежды, Дурацкие журналы наши поймали несколько подобных выражений: «Душегрейка новейшего уныния», и доселе еще катаются на них.