Петр Вяземский - Переписка князя П.А.Вяземского с А.И.Тургеневым. 1824-1836

О Пушкине, верно, вздор, то-есть, что застрелился? Сейчас получаю письмо от жены от 21-го, где она мне говорит о нем. Спроси у Карамзина: что? Это дело очень неясно. Я и здесь то же слышал. Я получил от него письмо после катастрофы, где он мне о ней говорит, но совсем не в Вертеровском духе. Жена его поминутно видит и бранит; сказывает, что он очень занят своим «Онегиным». Ежечасно ожидаю еще от них писем через княгиню Софию Волконскую, которая должна проехать Остафьево, ехавши к князю Петру Михайловичу в Суханово, в 10-ти верстах от меня. Жена мне чудеса говорит о княгнее Алине. Не был ли ты шафером у Мадатова? Знаешь ли, едва ли не решено, что мы зиму проживем в Одессе. Ступай служить к Воронцову! Жена меня очень подбивает надеть хомут. Теперь одно могло бы меня вовлечь в службу: такое жалованье, которое позволило бы мне откладывать две трети своего дохода; и то лет на пять! Заложил бы я (всячески заложил: и в заклад, и в упряжку, и камнем) ум свой и сердце и пошел бы в машины мыслительные, пишущие, как говорили о Стурдзе. Разумеется, и тут с условием не быть une machine infernale, то-есть, не злодействующей, а такой, как ты был, как вы все: бессильной для добра, по и не потребительной для зла, в роде palliatif в людях. Знаешь ли, что мудрено ужиться бы и с таким смиренномудрым расположением духа? Можно закабалить на время свой энтузиазм и умерить свои требования на блого: тут еще не унизишься, а только сожмешься. Но вот беда, если притупишь и остудить свое негодование; а как не наложить на него руки, когда делаешься орудием вопреки ему? Для избежания терний, неминуемых на таком поприще, надобно чрезвычайно ограничить круг своего действия; пользоваться средствами только теми, которые непосредственно от тебя зависят. Можно решительно в пользу ближнего употребить пять рублей на осязательные его потребности; по не всегда удастся так же полезно во всех отношениях употребить тысячу рублей или сто, потому что действия и последствия убегают из-под влияния руки вашей и минуты. То же самое бывает и в службе.

Сделай одолжение, пришли мне В. Constant: «Sur la religion» и все, что имеешь или имеется в Петербурге о смерти Бейрона. А я и сам скоро отплачу: я писал в Лондон и в Париж, чтобы прислали мне все, что появилось о нем. Я сам брюхат смертью Бейрона, прозою, но ожидаю инструментов, чтобы вернее сделать операцию. Пришли же, что имеешь. Ты знаешь, что у меня не твои руки: все возвращу исправно.

Итак, мы, видно, с тобой здесь не. увидимся. Я только хотел бы звать твое дело, а там и чорт с тобой!

Читал ли ты Ourika? Прелесть! Отчего у нас и такой безделицы никто не в состоянии написать? Читал ли ты Кюхельбекериаду во второй «Мнемозине»? Я говорю, что это упоение пивное, тяжелое. Каково отделал он Жуковского и Батюшкова, да и Горация, да и Бейрона, да и Шиллера? Чтобы врать, как он врет, нужно иметь язык звонкий, речистый, прыткий, а уж ничего нет хуже, как мямлить, картавить и заикаться в вранье: даешь время слушателям одуматься и надуматься, что ты дурак. Что у нас за литература? М-me Stäel говорила о творениях m-me Souza, que c'était de la littérature de colibri, а у нас c'est de la littérature de corbeau.

31-го. Москва.

Ты от Константина Булгакова получить 6500 рублей ассигнациями. Из них отдай Карамзину 4310 рублей; 80 червонцев золотом лучших и бумажками, сколько придется за лучшие по петербургскому настоящему курсу, Николаю Николаевичу Новосильцову при письме моем и спроси у него, как платить: золотом или ассигнациями. Не понимаю, как до сей поры залежался у меня этот долг. 1200 рублей дай Жуковскому; а рассчеты ему наши пришлю на следующей неделе. Что останется из денег, оставь пока у себя. Пока прощай! Я в расплатах по горло! Спроси у Северина, что я ему должен за парижские книги и заплати ему.

Если с Новосильцовым есть Журковский, то спроси, нет ли у него росписки моей в получении этих червонцев, которые он мне дал при отъезде моем в Москву из денег Николая Николаевича, и точно ли 80 должен я; или спроси о том у Гомзина.

5-го августа. [Черная Речка]. Утро.

Сию минуту получаю письмо твое, предваренный о нем Булгаковым вчера еще. Распрощался сейчас с Боратынским, которого отпустил в возвратный поход на финский север с надеждою и, проводив от себя Жуковского на Елагин остров к педагогической должности его, спешу отвечать тебе, но не знаю, успею ли послать письмо сегодня*

Приняв деньги от Б[улгакова], расплачусь со всеми и пришлю от всех росписки. Карамзина уведомил о четырех тысячах теперь же. С Нов[осильцовым] и с Гомзин[ым] повидаюсь, но Юрковского, кажется, с ними нет. Будь верен себе и нам и, расплачиваясь, не откладывай ничего на прихоти. В числе их – все несущественно нужное для пропитания себя и детей, Это одно может нас успокоить. Часто заглядываю в будущность твою и Карамзиных и ужасаюсь за детей; но дети Карамзина имеют великое наследство: «Историю», и не всегда же Главное училищ правление будет по экземпляру на губернию подписываться на славу отечества. Недоимку взнесут детям, и это спасет их от голодной смерти, а Русь от стыда; но ты еще не нажил из этого наследства. Наживай, а между тем сохрани развалины отцовского. Мысль о детях часто погружает Карамзина в ужасную грусть, смягчаемую только верою в Провидение, которая в нем сильна по-своему. Он чаще прежнего страшится за их будущее, особливо при беспорядках в его имении, с которого ничего не получает. Я предлагал ему туда ехать немедленно и при помощи дельного приятеля при вести в повиновение крестьян его, но он не принял моего предложения. Из Москвы, куда сбираюсь вскоре после 16-го сего месяца, может быть и слетаю в нижегородскую его деревню. Авось, мне удастся дать ему некоторое спокойствие, хотя за крестьян его, и заплатить безделицею часть неуплатимой благодарности, к дружбе его питаемой.