Генри Марш - Призвание. О выборе, долге и нейрохирургии

Было уже десять вечера, когда я зашел к ней в палату и обнаружил, что она спит. Чувствуя некоторую неловкость, я слегка потряс ее за плечо. Она быстро открыла глаза и в растерянности посмотрела на меня.

— Это мистер Марш, — сказал я. — Все в порядке?

— Очень сонно, — пробормотала она и отвернулась к стене.

— Так с вами все хорошо? — настаивал я.

— Да, — ответила она и снова уснула.

Рядом со мной стоял дежурный ординатор, и я повернулся к нему.

— Я видел ее две недели назад: уже тогда она выглядела потерянной из-за отека мозга, — я пожал плечами. — К тому же довольно поздно, так что лучше оставим ее в покое. Семья в курсе.

Тревога — штука заразная. Врачи не любят обеспокоенных пациентов, потому что сами начинают волноваться. Но уверенность тоже заразна — покидая больницу, я ощущал прилив вдохновения, ведь три первых пациента выразили глубочайшую уверенность во мне.

Из-за этого я пренебрег чрезмерной сонливостью последней пациентки. Я чувствовал себя капитаном корабля: все расставлено по местам, все подготовлено, а палуба расчищена для дальнейших действий — для запланированных на завтра операций. Забавляясь жизнерадостными морскими аналогиями, я поехал домой.

Следующий день начался неплохо. Я хорошо выспался, благодаря чему испытывал больше энтузиазма и меньше тревоги, чем обычно по утрам в понедельник. Утреннее собрание прошло прекрасно: было несколько любопытных случаев, заслуживающих обсуждения, и я отвесил пару удачных шуток о пациентах — коллеги рассмеялись. Операции шли одна за другой, и с первыми тремя опухолями я справился идеально.

Я заглянул в операционную, где ординатор уже разместил четвертую пациентку на операционном столе. Анестезиолог посмотрела на меня одновременно виновато и осуждающе. В руках она держала распечатку результатов газового анализа крови, который принято проводить, когда пациент засыпает.

— А вы знаете, что у нее уровень сахара в крови сорок?

— Что за черт!

— Уровень калия семь; pH семь целых две десятые. И плюс ко всему, видимо, сильное обезвоживание. Диабет совершенно вышел из-под контроля.

— Должно быть, все дело в стероидах. А какой уровень сахара был у нее вчера вечером?

— Судя по всему, те, кто дежурил ночью, не взяли кровь на анализ. Последние три дня уровень сахара был лишь слегка повышенным.

— Но вчера его в любом случае должны были проверить, раз все знали, что у пациентки диабет!

— Да, должны были. Сегодня утром мне показалось, что она слишком медлительна, но я все списала на опухоль, хотя сейчас и понимаю, что это начиналась диабетическая кома…

— Вчера вечером я допустил ту же ошибку, — сказал я с сожалением. — Но я никогда раньше не сталкивался ни с чем подобным. Полагаю, придется отменить операцию?

— Боюсь, что придется.

— Что за черт…

— Мы вернем ее в отделение интенсивной терапии и разберемся с диабетом — на это уйдет несколько дней. Нужно восстановить водный баланс. Сейчас проводить операцию крайне опасно.

— Ну, опухоль мы не удалили, зато сделали обалденную прическу под общей анестезией, — сказал я ординатору, когда мы извлекли голову пациентки из фиксатора и полюбовались тем, как тщательно он выбрил несколько сантиметров в области лба.

— В медицине сплошь и рядом что-то идет не так, — подала голос анестезиолог с другой стороны операционного стола. — Слишком много разных мелочей… Если бы она лучше говорила по-английски и не вела себя странно из-за опухоли, мы бы все поняли, что с ней что-то не так. И то, что при поступлении у нее забыли проверить уровень сахара, было бы уже не столь серьезным промахом… И если бы за насколько дней до операции ее не осмотрели в кабинете предварительной госпитализации, а вместо этого взяли все анализы при поступлении к нам, как раньше…

— Руководство открыло кабинет предварительной госпитализации, чтобы повысить эффективность работы, — заметил я.

— Угу. Из-за нехватки кроватей и повышения рабочей нагрузки. Пациентов принимали все позже и позже в день перед операцией, и на то, чтобы оформить их по всем правилам, не хватало времени.

— И что нам теперь делать?

— Думаю, это скорее ОНП, чем СНИ.

— Что-что?

— Отчет о неблагоприятном происшествии, а не серьезный неблагоприятный инцидент.

— А какая разница?

— Отчет о неблагоприятном происшествии составляется анонимно и где-то потом хранится.

— Но куда его посылают?

— Да куда-то в центральный офис.