Симон Тер-Петросян - Сталин. Мой товарищ и наставник

Я старался изо всех сил. Главным образом для того, чтобы читать нелегальную литературу, которая почти вся была на русском. Но трудный язык давался мне очень тяжело. Говоря по-русски, я чувствовал себя человеком, который вброд переходит реку. Думаешь, что все хорошо, и вдруг неожиданно споткнешься о камень или провалишься в яму. Как я ни старался, но в разговоре вечно допускал ошибки. Даже сейчас, в сорок лет, я нет-нет, а скажу что-то не так.

Несмотря на то что мои успехи в изучении русского языка были очень скромными, наши занятия скоро прекратились. Я заявил тетке и ее мужу, что в семинарию и на бухгалтерские курсы я никогда не пойду и что идти в вольноопределяющиеся я передумал. Пока стану работать в типографии, а там видно будет. Теткиному мужу понравилось, что я стану работать – одним ртом меньше (этот человек только и делал, что считал расходы). Тетка, поняв, что со мной спорить бесполезно, назвала меня ишаком, и на том дело закончилось. Если бы мои родственники знали, в какой именно «типографии» я собираюсь работать и что я вступил в РСДРП, то пришли бы в ужас. Уверен, что теткин муж сразу же побежал бы доносить в полицию. У него, как и у большинства богачей, слова «социалист» и «разбойник» были синонимами. Но я хорошо конспирировался. В своей комнате устроил под половицей тайник, где хранил полученный от Иосифа револьвер и прочее, что надо было скрывать от чужих глаз. Если по делам мне приходилось отсутствовать дома ночью, то перед тем, как вернуться, я заходил в какой-нибудь духан, выпивал немного вина и возвращался домой пошатываясь и с песнями, как и положено молодому гуляке, чтобы не вызывать подозрений. Тетка качала головой и причитала: «Горе мне, сестра, виновата я перед тобой, не могу ничего сделать с твоим сыном». А я радовался тому, как ловко я вожу всех за нос.

Револьвер я получил потому, что мне приходилось в одиночку перевозить крупные суммы денег, которые собирались для партии на заводах и фабриках. Иногда случалось везти десятки тысяч. Иосиф не только дал мне револьвер, но научил стрелять и еще научил носить его скрытно, но так, чтобы можно было легко вытащить. И эта наука мне не раз пригодилась в жизни.

Поначалу меня использовали в качестве курьера, присматривались. Когда присмотрелись, то начали давать организационные поручения. Кроме того, я проходил нечто вроде практики под руководством Иосифа. Он вел кружки среди рабочих и брал меня с собой. Надо сказать, что в революционной среде далеко не все понимали важность кружков и хотели заниматься этим делом. Не раз от людей, которые казались умными, доводилось слышать, что кружки – «бесполезное», «скучное» или вовсе «глупое» занятие. Чем объяснять десятку рабочих, лучше написать статью в газету – ее прочтут тысячи. Люди забывали очевидное, то, что большинство рабочих неграмотно, и то, что марксизму надо учить, надо объяснять. Мало кто прочтет и сразу все поймет. Я не считаю себя дураком и кое-какое образование у меня имелось, но «Манифест» со мной нужно было разбирать. Если бы Иосиф просто прочел его мне, я понял бы далеко не все.

Посещение кружков принесло мне огромную пользу. Я многому научился у Иосифа и у наших кружковцев. Иосиф научил меня просто и понятно излагать свои мысли, вести пропагандистскую работу так, чтобы она давала хороший результат. Занятия он проводил очень увлекательно. Люди слушали, раскрыв рты, словно им читали авантюрный роман. Кружки собирались у кого-то на дому, и для маскировки на стол ставилось вино и кое-что из еды – хлеб, сыр, зелень. Если вдруг нагрянет полиция, то увидит сборище выпивающих и закусывающих приятелей. Еду и вино кружковцы покупали в складчину и по окончании занятия быстро уничтожали – не пропадать же добру. В тех кружках, которые вел Иосиф (а я бывал на кружках и у других), после окончания занятия люди не набрасывались на еду, а продолжали обсуждать услышанное. Это верная примета того, что ведущий сумел задеть их за живое. В этом же и смысл кружковской работы, чтобы каждому доходчиво объяснить и каждого задеть за живое. Опыт, полученный под руководством Сталина, очень пригодился мне в тюрьме. «Камо за пять минут разагитирует любую камеру», – злились мои тюремщики и старались держать меня в одиночке. Но если уж за решеткой у меня была компания, то я не терял времени даром, начинал разговаривать с людьми. Из сидения в камере тоже можно извлечь пользу.

Разные люди приходили заниматься в кружках. Одних приводила жажда справедливости, других – любопытство, третьих – обиды на власть. Были и такие, что приходили за компанию с приятелем. По уровню образования кружковцы тоже отличались. Были грамотные, читающие, и были такие, что вместо подписи ставили крест. Грамотные иногда пытались переспорить Иосифа, желая блеснуть своей образованностью. Он терпеливо, при помощи понятных аргументов, объяснял им, что они не правы, и делал это по-товарищески, на равных, а не как педагог ученикам. И не только рассказывал и объяснял что-то, но и непременно расспрашивал кружковцев о их делах, о жизни. Иосиф знал, кто женат, а кто холост, у кого сколько детей и разные другие бытовые подробности, не имевшие прямого отношения к занятиям в кружке.