Шон Иган - David Bowie - встречи и интервью

— Я знаю, что в странах третьего мира людям наплевать, верим мы в реальность или нет. Для них реальность существует, и неизбежная: бедность и так далее — реальность ежедневного выживания. Так что споры о значении этого слова — роскошь, которую могут себе позволить только немногие люди на Западе.

Но когда я упоминаю сатиру Тома Вулфа [141] Том Вулф — американский писатель, журналист, эссеист, представитель так называемой «новой журналистики» 1960-х и 1970-х годов (и автор этого термина). Не путать с американским писателем Томасом Вулфом, жившим в первой половине XX века. на постмодернистов, Боуи возмущается:

— Меня восхищает его слог, но он очень эгоцентричный автор. В его мировосприятии есть какая-то узость, что-то очень пуританское, из-за чего я не испытываю к нему большой любви.

(Позвольте, тем не менее, порекомендовать вам сборник эссе Вулфа Hooking Up [142] Этот сборник на русском языке не издавался. , где он очень едко пишет о модных веяних среди современных интеллектуалов.)

От сатиры мы переходим к мистицизму и каким-то образом заговариваем о Джордже Харрисоне, чью песню «Try Some, Buy Some» Боуи записал на Reality .

— Для него, — размышляет Боуи, — есть вера в какую-то систему. Но мне это кажется очень трудным. Не в повседневности: существуют обычные жизненные привычки, убедившие меня в существовании чего-то прочного, во что можно верить. Но когда я задумываюсь о философских вопросах — в эти «долгие одинокие часы» — это источник всей моей неудовлетворенности, я бьюсь над теми же вопросами, которые занимают меня с девятнадцати лет. Для меня ничего по-настоящему не изменилось. Все тот же духовный поиск, пугающе непомерная задача.

— Если ты можешь установить духовную связь с некоей ясностью, тогда все остальное встанет на свои места. Видимо, это даст какую-то нравственность, какой-то замысел, появится какой-то смысл. Но от меня это ускользает. И все же я не могу не писать об этом. Мой набор тем все уменьшается и уменьшается, и от него быстро остались только эти два-три вопроса. Но эти вопросы я задаю себе беспрестанно , и, видимо, это и есть суть того, что я написал за свою жизнь. И я не собираюсь останавливаться.

Моя преданность Боуи ни разу не пошатнулась в 70-е. В лучших традициях юношеского снобизма я отказался ходить на концерты большого тура Ziggy Stardust : я терпеть не мог всех новых фэнов, которые только что узнали о нем. И хотя мне очень понравились альбомы Aladdin Sane и Diamond Dogs , я не мог закрывать глаза на багровый «маллет», трико и, в целом, кошмарность визуального стиля глэм-рока. Когда Боуи преобразился в соул-боя на Young Americans , я наконец счел его приемлемо одетым и к 1976 году был уже готов согласиться сходить на его следующие большие концерты — тур в образе Тонкого Белого Герцога в поддержку Station To Station .

На этот раз его стиль был безукоризненным: черный костюм с белой рубашкой, пачка «Житан» в кармане жилета, блондинистая челка в духе довоенного Берлина. Это хороший стиль, и именно его он недавно с успехом возродил. Стоя в очереди на его концерт в «Уэмбли», я со злорадным удовольствием поглядывал на фанатов глиттер-рока — придурков, которых застал врасплох новый порядок вещей и которые до сих пор наряжались, словно клоуны в фольге. На той же неделе, в мае, на экраны вышел его фильм «Человек, который упал на Землю», а также появилось любопытное поветрие — на плакатах этого фильма, висевших в лондонском метро, рисовать ему крошечную свастику на скуле. Я начал ходить на выступления Sex Pistols в клубе 10 °Club и увидел, что у самых стильных молодых людей есть такие же маленькие свастики.

Я продолжал ходить на него всякий раз, когда он приезжал: на концерты Игги Попа в 1977, потом в «Эрлс-Корт» и на тур Serious Moonlight 1983 года, когда он завоевал массовый музыкальный рынок. К этому времени я уже стал музыкальным журналистом и привык иногда видеть Боуи, а однажды в Нью-Йорке я слушал The Clash и весь концерт стоял рядом с ним и Джои Рамоном. Наверное, это должно было привести меня в экстаз, но почему-то не привело: отчасти потому, что я утратил чувство удивленного восхищения, доступное только очень юному человеку, не вхожему в мир музыкального бизнеса, а отчасти потому, что новый Дэвид Боуи был не таким интересным, как старый.

В 80-е мы увидели более радостного, солнечного Дэвида на бульварах поп-музыки, но с моей точки зрения это не было улучшением. Если в 70-е годы эксцессам тела и бурям разума по меньшей мере не уступала его чудесная музыка ( Ziggy Stardust, Low и т. д.), то в следующем десятилетии он не старался и выпускал посредственные пластинки вроде Never Let Me Down . Я настолько разочаровался в нем, что в 1987 году, получив бесплатные билеты на концерт тура The Glass Spider , под влиянием момента отдал их какому-то человеку, которого случайно встретил в пабе.