Шон Иган - David Bowie - встречи и интервью

— Я не знаю, что случилось, — скажет он мне позже, — может быть, дело в том, что у меня недавно родился ребенок… Не то чтобы работа отступила на второй план, но я теперь вижу более общую картину. Ты понимаешь, что в работе перед публикой нет никакого риска для жизни. Это значит просто выйти и спеть сколько-то песен. Больше ничего. В последнее время до меня это стало доходить, и я теперь получаю гораздо больше удовольствия от этого занятия. За последние годы концерты стали для меня чем-то другим. «Вот я, вот песни, которые я пишу, некоторые из них вам понравятся, о других вы в жизни не слышали, а некоторые вам не понравятся». Мне с этим комфортно. И я не очень общительный человек, так что для меня это почти что социальный прорыв.

Значит, передо мной новый, нормальный Дэвид Боуи и его новые, нормальные поклонники, и я думаю о том, каким удивительно нормальным кажется все происходящее по сравнению с тем, как было раньше. Но когда стихает последний аккорд и в зале зажигается свет, меня трогает за руку женщина с пугающе пустыми глазами: она заметила мой пропуск за сцену. «Позвольте мне пройти туда с вами, чтобы я встретилась с ним», — говорит она потусторонним голосом сомнамбулы. — «Я должна встретиться с ним. Я его самая большая фанатка». — Она важно кивает головой. — «Вообще».

Я с легкой дрожью вспоминаю годы, когда работал в старом офисе NME на Карнаби-стрит. Визиты сумасшедших были нередким явлением, но абсолютное большинство из них были фэнами Дэвида Боуи. Я совершенно не умел их прогнать и часами слушал безумные утверждения, что Боуи договорился о встрече с ними у нас в редакции, или что высшие силы велели им стать его преемниками на земле, или что… в общем, понятно.

В музыке Боуи и в тех странностях, которые, казалось, пробуждала его персона, часто присутствовало жутковатое «подводное течение» умственного расстройства. Честно говоря, я вдруг ощутил прилив ностальгии.

Боуи вернулся домой из Поукипси где-то в полвторого ночи, но сегодня утром встал, как обычно, в 6.30. Ему нравится с утра пораньше выйти в город из своей квартиры в даунтауне. Он говорит, что это его любимое время суток в Нью-Йорке: на улицах нет никого кроме работников в китайском квартале, несущих на рынок свежие овощи. Как это непохоже на Боуи времен «The Jean Genie» — гимна, который жадный до новых впечатлений английский мальчик пел городу, который никогда не спит.

Я интересуюсь, узнает ли он сейчас тот, старый Нью-Йорк? Нью-Йорк времен «блейзеров с разрезами в спине» и «соблазнения официантов»? [139] Слова из песни «The Jean Genie».

— Сейчас он стал гораздо более домашним, — говорит он. — В песне у меня более романтичный взгляд на Нью-Йорк, чем был бы сейчас, но с другой стороны, я жил совершенно другой жизнью. Ночной жизнью. Я оживал часа в четыре дня. Я тусовался ночи напролет. Не сомневаюсь, что эта сторона городской жизни есть здесь до сих пор, просто это больше не мой Нью-Йорк.

Мы сидим в манхэттенской студии Looking Glass, где он записывал Reality . Он, словно экскурсовод, показывает на разные части комнаты и рассказывает, какой музыкант где стоял. Надвинутая на глаза бейсболка безжалостно сминает его шевелюру, из-за нее он сейчас кажется меньше, чем вчера. На нем выглаженная белая футболка, джинсы и кроссовки; он плюхается на диван, и нам приносят чай. Чувствует ли он себя дома в Нью-Йорке?

— Да, определенно. Это все равно что приехать на каникулы куда-то, куда я давно хотел попасть, и эти каникулы не заканчиваются. Так что слово «дом» не совсем подходит, да? Здесь я всегда чувствую себя чужаком. Я аутсайдер. На самом деле я до сих пор англичанин, от этого не уйти. Но у меня здесь друзья. Наверное, этот город я знаю лучше, чем современный Лондон. С тех пор как я стал постоянно жить в Америке, Лондон изменился просто невероятно. Здесь я могу ходить по улицам и ориентироваться лучше, чем в Челси. Я позабыл все улицы. [Изображает недоумение.] Где тут была Клэрвилл-гроув?

На днях, когда я прилетел в аэропорт имени Кеннеди, мне пришлось пройти через обычную рутину: сотрудник иммиграционной службы с недоверием щурился на мою журналистскую визу и спрашивал о цели визита. «Дэвид Боуи? Он еще жив?» Я вежливо заверил его, что да. «Хм, когда я видел его в последний раз, он выглядел полумертвым…» Но, конечно же, Боуи в свои пятьдесят шесть выглядит абсолютно живым и, всем на зависть, здоровым. Кроме прически, повторяющей 1976 год, черты его лица, несмотря на морщины, не изменились со времен Зигги Стардаста. Есть даже одно значительное улучшение — видимо, уступка недоверчивого отношения американцев к британским зубам — новые сияющие зубы: раньше улыбка Боуи вызывала в памяти надгробия на старинном кладбище.