Галина Майорова - Александр Васильевич Колчак - «Нет ничего выше Родины и служения Ей»

И порою то ли в полудреме, то ли в убаюкивающем однообразии движения Колчаку начинало казаться, что судьба специально подарила ему эту поездку вверх по замерзшей Лене. А подарив, еще и превратила эту поездку в настоящее путешествие навстречу далекому прошлому, в седую старину землепроходцев XVII века.

Миновали Киренск. Стоит он на высоком острове, со всех сторон омываемом водами Лены и ее притока р. Киренга. В старину тунгусы называли остров Орлиным Гнездом. Именно здесь в 1658 г., вернувшись из Амурского похода, поселился Ерофей Хабаров, первым в Ленском крае начавший выращивать хлеб.

А вот и Усть-Кут, первое русское поселение на великой реке. Построил деревянный острог в устье р. Куть, притоке Лены, еще в 1628 г. енисейский казачий десятник Василий Бугор, добравшийся до Ленского водораздела через Ангару и Илим.

Наконец, Качуг. [23] Качуг – по-эвенкийски изба. Здесь впервые Лена встречает на своем пути скалы и в поисках выхода делает крутой поворот…

Безусловно, молодой лейтенант мог не знать точных дат и истинных имен первооткрывателей ленских земель и сокровищ, а после посещения музея в Якутске мог потом просто и забыть их, но хорошо знал, что уже в XVII в. отважные землепроходцы доносили в Москву: «И та де велика река Лена угодна и пространна». Течет она от Байкальских гор до Студеного океана через горы, леса и тундры, где живут неведомые племена и народности. А леса те богаты ценным пушным зверем, в горах скрыто много тайных сокровищ, а суровые берега Студеного океана хранят в своих ледяных толщах массу дорогого «рыбьего зуба» (клыки моржа) и мамонтового бивня.

А к востоку от Лены простирались новые, еще более обширные земли…

И Колчак хорошо понимал, что открытие великой сибирской реки Лены, а затем и освоение обширного Ленского края явилось одним из важнейших этапов продвижения русских вглубь Сибири.

А еще он начинал ощущать в себе какие-то неожиданно возникающие, но удивительные чувства. То ли любовь к этому суровому, но такому красивому и богатому краю; то ли гордость за смелость, отвагу тех далеких «героев» – промышленных людей да казачьих сынов боярских; то ли личную прикосновенность в великом деле «прирастания земли Российской». И уже тогда все эти чувства давали очередной толчок той большой любви к России, которую он пронес через всю свою жизнь…

А почтовые тройки, покинув Якутскую область, уж мчались по территории Иркутской губернии. Здесь и протяженность тракта была вдвое больше, чем по Якутской области (1772 версты), и количество почтовых станций доходило до 80 (35 в Якутии), и интенсивность движения намного превышала якутскую.

Молодые путники наблюдали, как то и дело сначала где-то вдалеке чуть слышно раздается звон колокольчика, потом все ближе, ближе и, наконец, из-за поворота или из-за сугроба появляется змейка обоза. Фыркают лошади, покрытые инеем; возница, сидя впереди, в тулупе, подпоясанный кушаком, хлопает бичом, понукая лошадей; скрипят полозья, покачиваются привязанные мешки, бочки, ящики, тюки, корзины… Это к открытию навигации на Лене, к прибытию первых пароходов и барж спешат с Ангары, Московского тракта, а чаще всего прямо из Иркутска обозы, груженные мукой, сахаром, крупами, спиртом в бочках.

Река Лена не имела непосредственной связи с железной дорогой, поэтому грузы завозили на лошадях на три главные верхнеленские пристани – Усть-Кут, Жигалово, Качуг. А отсюда уже начинался их сплав для ленских и алданских приисков, для населения, живущего по берегам Лены и ее притоков, включая и районы самой Якутии.

Основной приток грузов из Иркутска завозился на Качугскую пристань. А отсюда и расходились по всей Лене знаменитые карбаза. [24] Летом можно было увидеть эти легендарные корабли. Они ходили по Лене еще в 1920-х гг. Здесь же, в Качуге, Якутский тракт прощается с Леной, и примерно 236 верст путники добирались до Иркутска обычной санной дорогой.

Панорама Иркутска открылась неожиданно. Тройка весело взлетела на вершину очередного перевала Верхоленской горы, и путники увидели далеко впереди и внизу долину незамерзшей реки, небольшой туман, клубящийся над ней. А на берегу в окружении невысоких холмов, покрытых лесом, большой жилой массив… «Так внезапно возникший архитектурный силуэт Иркутска предстал перед путниками полным некоего очарования и вначале совершенно необъяснимого восторженного восприятия».

Основу этого силуэта составляла «распластанная» рядовая застройка и различное размещение в ней каменных объемов. Фасад города был обращен к реке. Он без труда узнавался, так как берег был насыщен церковными шпилями, главками и украшен большими развесистыми деревьями, буквально утопающими в пушистом, сверкающем на солнце, искристом инее.