Павел Кравченко - Записки следователя

Петров медленно сел на предложенный стул, внимательно посмотрел на следователя и, полагаясь на свой жизненный опыт, про себя отметил, что характер у следователя спокойный, а значит, с ним можно говорить откровенно. Потом начал:

— Родился я в крестьянской семье, до войны работал в колхозе, пас скот, пахал, сеял, убирал хлеб. Окончил семь классов, зимой учился, а летом, как и все наши школьники, работал в колхозе. Всю войну был на фронте, несколько раз ранен, после войны снова в колхоз вернулся. А за случай в прошлое воскресенье в столовой извините, не выдержал я, не мог смотреть спокойно, когда тот молодой парень так безбожно с хлебом обращался.

Был я тогда в районном центре по своим делам и зашел пообедать в столовую. Когда стоял в очереди, то приметил за столом троих молодых парней. Они были уже выпивши, на столе — две пустые бутылки из-под вина. Вели они себя очень вольно, громко разговаривали, не обращая внимания на посетителей. И вдруг я увидел, как Тунеев — теперь-то я его уже знаю, бросил небольшой кусок хлеба в сидевшего напротив дружка. Тот отшвырнул кусок обратно. После этого Тунеев схватил со стола целую краюху хлеба и, смеясь, во второй раз бросил в того же парня. Хлеб упал на пол…

Я не мог спокойно смотреть на это. Вспомнилось мне, как мы дорожили каждой крошкой хлеба во время войны, в послевоенные голодные годы. А ведь сколько труда надо затратить людям, прежде чем хлеб попадет на стол! Я подошел к парням и сделал замечание, что с хлебом так обращаться нельзя. Но им, вероятно, никто раньше о святости хлеба не говорил. Тунеев с издевкой сказал мне: «Папаша, тебе не на что хлеба купить? На тебе вот этот кусок и валяй от нас, не лезь не в свое дело». Он взял со стола кусок хлеба и начал совать его мне в карман. Я отстранил его руку. Потом Тунеев взял стакан с недопитым вином и протянул его мне с наглым видом. Я с силой ударил наотмашь по протянутому стакану. Удар пришелся по челюсти Тунеева. Вино из стакана пролилось на его костюм, а изо рта у него пошла кровь.

Я сразу же ушел из столовой, не стал обедать и уехал домой. Возможно, я в чём-то тут неправ, но иначе тогда я поступить не мог. У меня тоже есть дети, но так с хлебом они не обращаются. За выбитый зуб наказывайте меня как угодно, но я вас буду просить, чтобы этим парням к хлебу была любовь привита.

Петров замолчал. Он ждал, что ему скажет следователь. Но Зубов ему так ничего и не сказал, попросил подождать еще немного в приемной или на улице, а сам пригласил к себе Тунеева. Тунеев вразвалку зашел в кабинет к Зубову и, не дожидаясь приглашения, плюхнулся на стул. Был этот восемнадцатилетний парень высок, с упитанным круглым лицом и пышной шевелюрой. Следователь предложил ему вести себя поприличнее и попросил рассказать о случившемся в столовой. Тунеев с ухмылкой переменил позу на стуле и ответил так:

— Я ж всё уже написал в бумаге и раньше рассказывал вашим людям. Что еще непонятно? А если вы не видели, что мне выбили зуб, то вот, посмотрите.

Тунеев оскалил свои прокуренные зубы. Вместо одного верхнего переднего зияла дыра.

— Так за что всё же вам Петров выбил зуб? — спокойно спросил следователь.

— А ни за что. Мы сидели в столовой, его не трогали. Он подошел к нам, начал воспитывать. Мы его к себе не просили, между собой разговаривали, шутили. А он вдруг подошел, за хлеб начал говорить. Я думал, что он хочет хлеба и хотел положить ему в карман кусок. Он оттолкнул мою руку. Потом я протянул ему стакан с вином, а он ударил рукой по стакану, и стакан по лицу моему шмякнул. И вот результат — я остался без зуба. Что тут еще не ясно? За выбитый зуб его должны судить.

— Вы пили вино в столовой?

— Пили, ну и что. Вы скажете, что общественное место, нельзя пить. Ладно, мы заплатим штраф, а он пусть отвечает за выбитый зуб.

— Вы бросались в столовой хлебом?

— Я ни у кого хлеб не отнимал, мы за него деньги заплатили. И кому какое дело, что я буду делать со своим хлебом?

Зубов с трудом сдержал внутреннее возмущение и задал еще один вопрос Тунееву:

— Вы когда-либо работали?

— Нет, у меня папа достаточно получает и в состоянии прокормить. Я еще подрасту немного, а потом буду работать.

— Рост у вас и так достаточный, а вот скромности и уважения к труду других совершенно нет. Вы самый настоящий тунеядец, паразит нашего общества, никогда не знали труда, а питаетесь, пожалуй, лучше некоторых из тех, кто работает. Вы не знаете, каким трудом людям хлеб достается, а разбрасываете его и куражитесь перед теми, кто его вырастил. Жаль мне и вас, и вашего отца, что он так воспитал вас.