Павел Кравченко - Записки следователя

В таком благодатном месте жили в основном хорошие люди, с замечательными качествами коллективизма и взаимовыручки, богатые духовно. Разговорная речь состояла из смеси трех славянских языков: русского, украинского и белорусского. В ней всегда присутствовали такие слова: гаманеть (разговаривать), пашов (ушел), табе (тебе), що вон табе наделав (что он тебе сделал), хадем у лес на грибы (идем в лес за грибами) и т. д. Сложился местный разговорный диалект. Русские, белорусы, украинцы при встречах свободно общались и общаются теперь, понимая друг друга, подчеркивая этим свое славянское единство, свое родство во всех отношениях. Именно в единстве их сила, в разобщении — их поражение. Обидно, что это понимают только простые люди и не хотят понять пришедшие к власти националистические радикалы с явно нацистскими пороками. Ради своих личных корыстных интересов, ради сохранения власти и наживы по живому разъединили наши народы, возведя границы, кордоны, таможни и пограничные посты с унизительными проверками и обысками людей при поездках к родным и близким или в поисках работы, чтобы прокормить семьи. Но это всё — забегая вперед, к нашему времени.

А пока, в прежнее время, в поселке Шевченко жили и трудились мои родители: отец — Павел Елисеевич Кравченко, 5 января 1889 года рождения, русский, хотя, судя по фамилии, с украинскими корнями, и мать — Варвара Емельяновна Кравченко (девичья фамилия — Грецкая), 25 декабря 1895 года рождения, русская. Отец — выходец из бедной семьи, жившей в селе Кирилловка в пяти километрах от нашего поселка. У него была старшая сестра Солоха, проживавшая после замужества с дочерью Анастасией в селе Семеновка за рекой Сновь, на Украине, и младший брат Парфен, проживавший с женой Марфой и сыном Филиппом в нашем поселке Шевченко. В юные годы отец окончил три класса церковно-приходской школы (по тем временам хорошее образование) и какое-то время пел в церковном хоре, так как имел музыкальный слух. До самой глубокой старости он любил слушать по радио и телевидению оперы, читать классическую художественную литературу, газеты и журналы.

Отец — участник Первой мировой — империалистической — войны и Гражданской. Во время коллективизации сельского хозяйства в тридцатых годах XX столетия в нашем поселке организовали колхоз «Красное селище», отца избрали его первым председателем. Когда отец вступил в первый брак — не знаю. Но первая его жена умерла, оставив ему пятерых несовершеннолетних детей. Из них я знал Степана (он жил в нашем поселке с женой и четырьмя детьми), и Устинью, проживавшую в селе Гута за рекой Сновь, на Украине, с сыном и дочерью. С другими детьми отца я ни разу не встречался и не знаю их судьбы.

Мать моя родилась в селе Шумиловка, в трех километрах от села Кирилловка и в восьми километрах от нашего поселка. По материальному положению ее родители считались крестьянами-середняками. У нее были старшая сестра Акулина (вышла замуж за Григория Притыченко и переехала жить к нему в село Березовка, что в пяти километрах от нашего поселка), старший брат Роман и младший брат Александр. Со своими семьями они жили в селе Шумиловка.

После смерти первой жены отец через какое-то время женился на моей матери. С пятью детьми они жили в поселке Шевченко. Мать иногда напоминала отцу, что она вырастила его пятерых детей. Став взрослыми, они обзавелись своими семьями и отошли от них. А 18 октября 1934 года у них родился я. Мать говорила, что я родился на Покрова (религиозный православный праздник, отмечается 14 октября), но в свидетельстве о рождении указана дата 18 октября. С самого раннего детства я рос очень хилым ребенком. Мать говорила, что у меня малокровие, давала мне настои разных трав, детское специальное питание и даже понемногу церковное вино кагор. Особенно мне нравилось приятное на вкус детское питание. Это отложилось в памяти, хотя в то время мне было примерно полтора года. С того периода — лето 1936 года — остался в моей памяти и второй эпизод жизни нашей семьи, вероятно, потому, что вызвал сильное потрясение. В наш поселок прибыли на небольшой бортовой машине сотрудники НКВД, они арестовали и увезли с собой моего отца и еще двух колхозных активистов — Никифора Романенко и Кирилла Романенко. Помню, как тогда плакала моя мать, как я вырвался из ее рук и со слезами побежал за машиной, крича: «Папенька, родненький, не бросай нас!». Но отца увезли, а домой он возвратился только через четыре года — летом 1940 года. До их ареста, по рассказам отца, произошло следующее. После коллективизации колхоз «Красное селище», председателем которого был мой отец, постепенно, как и другие колхозы, благодаря упорному труду колхозников, укреплялся и экономически развивался. Крестьяне от восхода до захода солнца целыми днями работали на колхозных полях, на сенокосе, на фермах. Ни тракторов, ни автомобилей, ни электроэнергии тогда не было. Все работы выполнялись вручную. Землю пахали плугами в упряжках лошадей или волов. Скородили боронами тоже в упряжках животных. Зерновые сеяли вручную. Насыпа́ли зерно в деревянные ящики. С помощью шлей подвешивали их себе на шеи мужчины посильнее. В полотняных штанах и рубашках, босыми они шли по вспаханному полю, одной рукой (правой) брали из этих ящиков зерно и умело, равномерно бросали его в землю. В зависимости от обстановки и возможностей сеяльщиков было на одном поле несколько или же один. Если несколько, то шли друг от друга на небольшом расстоянии, чтобы видеть, где ложилось в землю зерно, брошенное идущим впереди. За последним сеяльщиком лешил, то есть шел, мальчик-подросток и на веревке (примерно пять метров) тянул привязанное к ней бревно, длиной около метра и толщиной до двадцати сантиметров, оно оставляло свой след на границе упавшего зерна последнего сеяльщика. Благодаря этому исключались огрехи при посеве зерна. Подробности земледелия того времени описываю не со слов родителей. Я всё это видел и делал сам и хочу, чтобы об этом знали потомки. Наши дети деталей и тяжести труда такого земледелия не знают, поэтому не могут дать объективную оценку хлебу насущному. Конечно же, настоящую цену хлебу может знать только его вырастивший сельский труженик. Другие же могут только упражняться друг перед другом в своих умственных рассуждениях. После посева поле снова скородили боронами. Перед пахотой поля удобряли скопившимся за год в коровниках, конюшнях, кошарах и свинарниках навозом. Вилами его вручную грузили на деревянные возы с четырьмя деревянными колесами, обитыми металлическими шинами и надетыми на деревянные оси, и с двумя деревянными оглоблями. В них при помощи сбруи (хомута, деревянной дуги и вожжей) запрягали лошадей или волов и вывозили на поля и равномерно разбрасывали вилами навоз. При необходимости вместе с навозом поля удобряли торфом. На картофельных полях навоз вносили в землю одновременно с посадкой картофеля, загребая его в борозды деревянными граблями. Прополку от сорняков и окучивание картофеля производили вручную сапками (тяпками). Они до настоящего времени применяются на приусадебных участках в селах и на дачах горожан. Картофель выкапывали лопатами, позже — при помощи плугов. Рожь, ячмень, просо жали обычно женщины серпами, вязали снопы и складывали в копны на случай дождя, потом свозили их в гумна, где молотили цепами или молотилкой. Барабан приводили в движение специальными приводами при помощи лошадей. Приводы изготавливали колхозные кузнецы и другие умельцы. Четыре лошади в упряжке ходили по кругу. Ими всегда управляли мальчики-подростки, то есть школьники во время летних каникул.