Андрей Красноглазов - Мигель де Сервантес Сааведра. Жизнь и творчество

Видимо, проезжая через Кордову, Сервантесы были свидетелями его похорон. По крайней мере, автор «Дон Кихота» точно знает место его захоронения в соборе. К тому же само присутствие Сервантесов в Кордове именно в это время документально подтверждено.

В 1565 или 1566 году появилась на свет племяница Мигеля де Сервантеса – Констанса, дитя связи Андреа де Сервантес – сестры Мигеля и Николаса де Овандо, ее любовника, который так никогда на ней и не женился. Мы об этом уже упоминали.

О самой племяннице Мигеля нам мало что известно. Виновник же появления на свет племянницы Сервантеса – Николас де Овандо был из богатой и знатной семьи, восходящей к одному из лучших домов Эстремадуры, [45] Эстремадура (Extremadura), автономная область на западе Испании, в бассейне рек Гвадиана и Тахо. 41,6 тыс. км². Население 1,1 млн. человек (1992 г.). Главный город – Мерида. Включает провинции Бадахос и Касерес . Кастельяно (исп. castellano), испанский язык. юноша с хорошими видами на будущее. Его отец был алькальдом Каса-и-Корте и членом Королевского Совета. Семья Сервантесов благосклонно отнеслась к этому знакомству, сулившему немало приятных надежд. Но судьба в очередной раз не улыбнулась Сервантесам. Сам Николас, может быть, и готов был сочетаться законным браком, но, видимо, его семья была против такого союза. Во всяком случае, существует достаточно обоснованное предположение, что за все доставленные «неприятности» он выплатил Андреа изрядную денежную компенсацию – свою долю в фамильном наследстве, около 300 000 мараведис.

К этому надо добавить, что, вероятно, все-таки существует провидение Господне. Некий прыткий молодой человек так же поступил с его сестрой – Марией де Овандо.

Случай, произошедшей с Андреа де Сервантес, для Севильи того времени не был чем-то необычным. Такого рода обманы и даже измены парадоксально контрастировали с суровостью обычаев и законов. Наказания за прелюбодеяние бывали чрезвычайно жестоки. В качестве примера можно привести один подлинный, документально подтвержденный, случай.

В январе 1565 года некий трактирщик Сильвестре де Ангуло обратился в суд по поводу измены жены с каким-то мулатом. Связь подтвердилась, и виновных заключили в тюрьму, где они пробыли около двух лет. И в результате суд приговорил их к смерти. Согласно закону приговор должен был привести в исполнение сам «рогатый» муж.

В день казни площадь была заполнена народом. Все желали увидеть смерть прелюбодеев. Осужденных подняли на помост и поставили на колени. Следом за ними поднялся обманутый муж в окружении монахов – францисканцев и иезуитов. Монахи встали на колени перед истцом и стали именем Господа умолять его простить супругу и ее любовника. Обманутый муж отверг их уговоры, сказав, что свое бесчестие может смыть только кровью. Все мольбы монахов были бесполезны. Трактирщик достал из-за голенища сапога нож и начал наносить им удары сначала своей жене, а затем мулату. Утолив свою ярость и залив кровью весь помост, он уже собрался спускаться вниз, когда кто-то из толпы крикнул: «Смотри, мулат еще шевелится!» Резко повернувшись и выхватив шпагу, экс-супруг стал наносить новые удары по уже неподвижным телам казненных. После этого, повернувшись лицом к толпе, он проорал победным голосом: «Долой рога!». Событие это, надо думать, надолго осталось в памяти жителей Севильи.

Сервантес, похоже, знал об этом случае и не одобрял подобной жестокости, что нашло отражение в VI и VII главах третьей книги «Персилеса и Сихизмунды». Особенно в эпизоде, когда Периандр убеждает поляка Ортеля Банедре не поддаваться чувству мести: «…Вы только подумайте: много ль выиграете вы от того, что суд отдаст вам ваших врагов, связанных и уничиженных, и вы при огромном стечении народа, размахивая ножом и грозя перерезать им горло, будто в самом деле, как вы сказали, их кровь сможет омыть вашу честь, возведете их на эшафот? Повторяю: много ли вы от этого выиграете? Ничего, кроме того, что ваше бесчестье станет очевидным для всех. Надобно вам знать, что месть способна покарать, но она не уничтожает самого преступления, и если человек добровольно в нем не раскается, то такого рода преступление никогда из памяти человеческой не изгладится, оно будет жить в ней вечно, во всяком случае – пока жив тот, кому нанесено оскорбление. Одумайтесь же, сеньор, и не взывайте к правосудию – пусть лучше в сем случае действует милосердие. Речь идет не о том, чтобы вы простили жену и снова отвели ее в свой дом, – такого закона нет. Речь идет лишь о том, чтобы вы о ней позабыли, и это послужит ей самым тяжким наказанием. Вы можете жить только вдали от нее; если же вы вновь соединитесь, то это будет для вас медленная смерть. Недаром у римлян был очень принят развод. Конечно, высшим актом милосердия было бы простить ее, приютить ее, держать ее у себя и воспитывать, но для этого должно вооружиться терпением, для этого потребна высшая степень благоразумия, а ведь лишь не многие из смертных могут за себя в этом смысле поручиться, и, уж верно, не те, с кем приключилось столько лютых напастей. А еще я хочу, чтобы вы уразумели, что если вы отнимете у них жизнь, то тем самым совершите смертный грех, а его не должно совершать ни за какие блага, сопряженные с восстановлением чести».