Никита Моисеев - Как далеко до завтрашнего дня… Свободные размышления 1917–1993. Вехи-2000. Заметки о русской интеллигенции кануна нового века

Наверное, такое стремление во многом определяло мое поведение. Я был просто мальчишкой и хотел к людям, а меня не пускали. И я даже уже было смирился и стал привыкать чувствовать себя человеком второго сорта. О том, что я именно такой, что я не имею тех прав, которыми пользуются другие, мне прямо так и сказал за два-три года до описанного случая все тот же Ледяев. (Об этом я еще расскажу.) Мне очень хотелось учиться. И я очень боялся, что мне этого не дадут делать. Я хорошо учился в школе, но уверенности в будущем у меня не было.

Несмотря на то, что в двадцать четвертом году я терпеть не мог арифметику, в тридцать пятом я решил поступать на мехмат, причем на математическое отделение, а не на астрономическое, как мне хотелось еще в детстве. Но такая смена приоритетов произошла довольно случайно. Как и многое, что с нами происходит.

История моего поступления в университет – это пример проявления самой острой недоброжелательности общества к людям моей судьбы, которую я испытал еще мальчишкой. Эта история могла окончиться для меня катастрофой, могла полностью исковеркать мою жизнь. Лишь доброжелательство двух человек, нарушивших к тому же правила приема в МГУ, плюс бешеная работа в течение нескольких месяцев позволили мне войти в студенческий мир. Эта история заслуживает того, чтобы рассказать о ней более подробно.

Когда я учился в десятом классе, Академия наук и Московский университет организовали первую в стране математическую олимпиаду. А для будущих участников олимпиады в Математическом институте имени Стеклова – знаменитой в те времена Стекловке – был организован школьный математический кружок. Руководил им Израиль Моисеевич Гельфанд – выдающийся математик, будущий академик, а тогда всего лишь доцент мехмата. Он сыграл в моей жизни огромную роль, изменившую в одночасье всю мою судьбу. Но об этом позже.

В нашей седьмой школе математику преподавала Ульяна Ивановна Логинова – человек большой математической одаренности, внимательный и добрый учитель. Математика у нас была поставлена хорошо, и более того: вокруг Ульяны Ивановны образовалась группа учеников, изучавших предмет более глубоко и проявлявших определенные способности к математике. Звездой первой величины был Моня Биргер. Я думаю, что он сделал бы хорошую научную карьеру, если бы не погиб на фронте в самом начале войны. Были и другие очень сильные ученики. Та же Рахиль Склянская, Яшка Варшавский, Женя Шокин… Все они записались в математический кружок Гельфанда.

Ульяна Ивановна посоветовала и мне начать посещать этот кружок. Но я чувствовал себя в математике не очень прочно и полагал, что для такого кружка совсем не подготовлен. Во всяком случае, гораздо хуже, чем наши первые ученики. Да к тому же на носу был лыжный сезон, а меня включили в юношескую сборную Москвы. Об этом я и сказал нашей учительнице. А она меня в ответ обругала и добавила: «Ты бы мог учиться не хуже их, если бы меньше ходил на лыжах и больше занимался». И Ульяна Ивановна настояла на том, чтобы я тоже стал ходить на занятия в Стекловку, а занятия спортом отложил до лучших времен. «И вообще, тебе пришло время серьезно подумать о будущем, у тебя за спиной никого нет», – она мне не раз читала подобные нравоучения.

Стекловский кружок оказался по-настоящему интересным. Теперь я могу уже профессионально сказать: он был блестяще поставлен. И это заслуга не только Гельфанда. С кружковцами работали несколько молодых талантливых математиков. Они решали с нами нестандартные задачи, демонстрировали на этих примерах удивительные возможности математического изобретательства, читали нам лекции. Да и собрались в этом кружке незаурядные молодые люди. Здесь я подружился с Юрой Гермейером и Борисом Шабатом – будущими профессорами Московского университета, будущим профессором Ленинградского университета Володей Рохлиным, Олегом Сорокиным – удивительно способным юношей, погибшим на фронте уже в сорок первом году, и многими другими. Кружок работал по воскресеньям, и для него приходилось жертвовать воскресными тренировками – той зимой я твердо решил следовать заветам Ульяны Ивановны.

Весной тридцать пятого состоялась олимпиада. Конкурс первого тура из нашей школы успешно преодолели только два человека: Моня Биргер и я. Второй же тур прошел я один. Моня Биргер сам потом удивлялся, как это он не решил одну относительно простую задачу. Но соревнование есть соревнование. На третьем туре я чуть было не сорвался, но все-таки прошел. В результате и Гермейер, и Шабат, и я сделались лауреатами олимпиады и получили право не сдавать математику на вступительных экзаменах на математическое отделение мехмата МГУ. Это и решило все: я выбрал математическое отделение мехмата МГУ и начал готовиться к экзаменам и уже видел себя студентом. Однако меня поджидал страшный удар, который на некоторое время привел меня в состояние оцепенения и безнадежности.