Илона Марита Лоренц - Шпионка. Почему я отказалась убить Фиделя Кастро, связалась с мафией и скрывалась от ЦРУ

В те годы я находилась под опекой мамы, поскольку они с papa развелись по взаимному согласию в 1946 году. Нельзя сказать, что их брак был идеальным, однако официальный развод был необходим для того, чтобы маме наверняка разрешили вывезти детей в Соединенные Штаты Америки. Нужно признать, что в первые годы войны, когда papa еще приезжал домой во время своих коротких увольнительных, он частенько задерживался то у одной, то у другой своей любовницы-немки. Не то чтобы ему так нужны были эти внебрачные связи, просто он встречал в этих женщинах куда больше сочувствия и понимания того, что происходит со страной, чем в собственной супруге. Спустя годы родители снова поженились, но тогда, в 1946 году, их развод был необходим по юридическим причинам. Наконец в 1950 году мама получила разрешение увезти нас из Германии.

Мы отправились в путь на корабле «Генри Гиббинс», который перевозил военнослужащих из Бремерхафена в США. 1 мая 1950 года мы высадились на пристани Бруклина в Нью-Йорке. Мама рассчитывала, что кто-нибудь из родственников встретит нас в порту, но никого не было. И снова, который раз в жизни, она вынуждена была идти вперед, рассчитывая исключительно на себя.

Например, сначала нас приютил ее дядя из Купер-Виллидж, квартала на востоке Манхэттена, возникшего внутри городской застройки после Второй мировой войны, чтобы обеспечить ветеранов жильем. Однако мы чувствовали, что наше присутствие причиняет неудобства, и уже тогда стало ясно, что родственники будут помогать нам по минимуму. Затем мы переехали в Брадентон, недалеко от Сарасоты, штат Флорида. Там жила тетя Люси, мамина двоюродная сестра, с мужем, армейским майором, который впоследствии работал на Пентагон. Именно тогда я начала ненавидеть Флориду, штат, сыгравший важную роль в моей жизни, куда я много раз возвращалась на протяжении следующих десятилетий.

Братья пошли в старшие классы, а меня мама записала в начальную школу. Учиться мне совсем не нравилось, я чувствовала себя одинокой, друзей у меня не было, потому что я говорила с немецким акцентом. Другие дети меня ненавидели, а я ненавидела их. На мой взгляд, они были неотесанными деревенщинами. Единственное, что мне нравилось во Флориде, – арбузы. Весь день я плакала и просилась обратно в Германию, к papa . Дух мечтательности и любовь к морю, которые он мне привил, гармонировали с моей бунтарской натурой. Уже тогда, еще будучи подростком, я попыталась сбежать и даже планировала украсть лодку, которую собиралась загрузить водой, хлебом, манго и апельсинами.

Как-то раз по дороге в школу мне пришлось пройти через пикеты, пока белые кричали мне: «Nigger lover! Nigger lover!», что означало «любительница ниггеров».

Я была неуправляемым ребенком, и мама, не выдержав этого кошмара, отправила меня в Нью-Йорк, как только papa приехал в Соединенные Штаты. Он тогда был капитаном на другом корабле – «Грипсхольм». Я ехала одна из самой Флориды и встретила капитана Лоренца на пристани 97, где швартовались корабли «Норддойчер Ллойд». Я была так счастлива, когда увидела papa ! И он был счастлив встрече со мной: наверное, он тоже чувствовал себя одиноко.

В 1951 году маму перевели из Флориды в Вашингтон, в Управление по расследованию уголовных дел сухопутных войск. Так что мы переехали в столицу и, сменив несколько домов на Монро-Стрит, поселились в доме № 1418, на улице, известной как Посольский ряд, где в старинных особняках расположены посольства и дипломатические миссии многих стран. По этой улице я каталась на велосипеде фирмы «Швинн» или на коньках, которые мне купила мама.

Девчушкой с длинными косичками я вошла в начальную школу Банкрофт. Здесь мне ставили отличные оценки, особенно по истории. Я чувствовала, что знаю больше других детей, возможно, благодаря всему тому, что мне уже пришлось пережить. Потом пришло время перевода в среднюю школу, где я лично пережила одну из самых темных глав американской истории: взрыв расовой ненависти, сопровождающий все набирающую обороты борьбу за гражданские права, проявление ожесточенного расизма в обществе, в котором многие отказывались признавать равенство белых и чернокожих и покончить с веками угнетения.

Я хорошо ладила с негритянскими детьми и никак не могла понять, почему их ненавидят. Отвратительными мне казались скорее белые. Как-то раз по дороге в школу мне пришлось пройти через пикеты, пока белые кричали мне: «Nigger lover! Nigger lover!», что означало «любительница ниггеров». В тот день только я и Анджела, дочь индийского дипломата, пришли в класс, где нас ждала в полном одиночестве наша чернокожая учительница, Мари Ирвинг. Вслед за нами в комнату ворвались какие-то подростки и начали опрокидывать столы и избивать нас троих. При этом нападении мне сломали зуб, и я, защищая себя и остальных, схватила единственное, что могла использовать, – древко американского флага, и начала яростно махать им, нанося удары нападавшим, которые под моим напором вынуждены были оставить класс, не переставая издавать вопли.