Илона Марита Лоренц - Шпионка. Почему я отказалась убить Фиделя Кастро, связалась с мафией и скрывалась от ЦРУ

Однажды меня пригласили поиграть домой к девочке, которая жила на той же улице, что и мы, – Ольденбургерштрассе. Ее звали Петти Койн, ей было четыре года, а отцом ее был Джон Дж. Койн, сержант армии США. Мама нарядила меня в розовое платье, завязала белый бант на голове и заставила надеть аккуратные туфельки вместо ботинок, которые предпочитала я. И я пошла. Это было 26 декабря 1946 года, на следующий день после Рождества.

Я безуспешно пыталась спихнуть его с себя, отодвинуться, когда он задрал мне платье и коснулся рукой моего тела.

Сержант отвел нас в подвал, чтобы поиграть в прятки. Он погасил свет, а мы с Петти спрятались. Сначала он нашел меня, потом дочку. Тогда он снова выключил свет, и мы стали играть в другую игру: он был большим страшным волком и рычал в темноте. Я затаилась в своем укрытии, однако он нашел и схватил меня. Петти все еще сидела, спрятавшись. Сержант велел мне лечь на ковер, а когда я отказалась, толкнул так сильно, что я упала на спину. Он навалился на меня всем телом. Весил он много, и мне было больно. Я пыталась вывернуться, но он был такой тяжелый, что мне никак не удавалось, к тому же он крепко держал меня. Я безуспешно пыталась спихнуть его с себя, отодвинуться, когда он задрал мне платье и коснулся рукой моего тела. Я дергала его за волосы, хлестала по лицу, плакала и кричала, чтобы он отпустил меня, чтобы прекратил, но он зажал мне рот рукой. Потом он попытался засунуть в меня палец. Все это время он терся у меня между ног, а тут навалился еще сильнее и прижался к тому месту, из которого я писаю. Я плакала и кричала, тогда он снова закрыл мне рот рукой, а другой сжал горло. Все это время он завывал и рычал, как дикий зверь, чтобы еще сильнее напугать меня, и двигался вверх и вниз, причиняя мне боль.

Я была беспомощна, испугана и, мне кажется, на какое-то время потеряла сознание. Боль была невыносимой. Я ползком забралась по лестнице, оставляя за собой капли крови. Липкая красная жидкость сочилась у меня между ног. Не могу сказать, каким образом я нашла дорогу до двери, как вышла и как доползла до дома.

Там меня увидела одна из маминых помощниц и удивилась тому, какая я грязная. Она сказала другой домработнице, что ей кажется странным, что девочка так замарала одежду, просто играя на улице. Мама тоже заметила мои трусики с пятнами крови, которые я бросила на полу в ванной, но подумала, что я порезала ногу, и просто отдала их в стирку.

Через пять дней, 31 декабря, я набралась смелости рассказать маме, что произошло. К ее ужасу, Валерия, которой тогда было десять лет, призналась, что сержант Койн напал и на нее тоже, днем раньше, на рождественском празднике, где она была с другими детьми. Ее он тоже схватил, когда играли в прятки в подвале, и, засунув руку ей под платье, начал гладить ее половые органы. Во время другой игры он повалил ее на ковер, как меня, но Валерия сумела укусить его за палец и ударить в голень, что позволило ей освободиться. Она добежала до гостиной, где госпожа Койн беседовала с двумя другими женщинами и каким-то солдатом, схватила шоколадку, которую ей подарили, шляпу и пальто и что есть духу понеслась домой. Мама так сильно ругала ее за грязную одежду, что Валерия не решилась все ей рассказать.

После случившегося я не разговаривала почти год, не доверяла людям в военной форме, на смену моей невинности пришел страх, леденящий ужас остаться одной в темноте.

Когда в ту новогоднюю ночь мама узнала о произошедшем, она немедленно отвела меня в кабинет врача для вагинального осмотра. По заключению доктора МакГрегора, у меня был разрыв девственной плевы и другие травмы, однако у него не было необходимых инструментов для того, чтобы утверждать, была ли я изнасилована, и он отправил нас в больницу № 121 для дальнейшего обследования. Через четыре дня мы были там. Это было ужасно: врачи, боль… Доктора говорили на английском и немецком. Когда акт насилия подтвердили, мама была в истерике. Она угрожала убить сержанта, рыдала и в сотый раз взывала к небу: «Кто, кто мог совершить такое?!» Вопрос, на который невозможно ответить, даже если знаешь имя и фамилию.

Я уверена, она не хотела обидеть меня, ею двигала боль, однако мама накричала и на меня, обвинив в том, что я не убежала. Мне бы хотелось объяснить ей, что я просто не смогла. Он был таким большим… А я была ребенком семи с половиной лет от роду.

Для поправки здоровья меня отправили на остров Нордернай в Северном море. Подразумевалось, что я проведу там два-три дня вместе с сиделкой. По возвращении домой я рассказала матери, что эта женщина трогала меня в неприличных местах. Может, мама подумала, что это плод моего травмированного воображения, а может, не захотела затевать еще одну битву с новым врагом, когда нам еще предстояло сражаться с Койном в военном суде. Как бы то ни было, она отпустила сиделку.