Василий Ершов - Раздумья ездового пса

Конечно, идти рядом с подтянутым, солидным, седым капитаном, в форме, в фуражке с «дубами» — приятно. Но любая капитанская жена скажет: это только позолоченная безделушка на отполированном до блеска ярме.

Дети тоже отдаляются. Родитель поневоле откупается дорогими игрушками — а как ещё выразить отцовские чувства. Прилетел — дитя ползает; прилетел — уже бегает; прилетел — уже жених на пороге…

Я так выпускного вечера у дочери и не видел: пролетал. Спасибо, хоть свадьбу видел.

Почему мы летаем до преклонных лет, всякими правдами и неправдами побеждая медкомиссию? Так внуков-то поднимать надо. Дети ж у нас не лётчики. Впрочем, у Филаретыча сын-то пилот. Еле сводит концы с концами: налёта-то нынче почти нет… А Филаретыч, с девятью диагнозами, вынужден летать, чтобы поднять внучку.

С друзьями встречаешься все реже и реже. У них 104 выходных дня в году плюс праздники. У тебя выходные все больше зимой, как, впрочем, и отпуск. Отпуск летом ещё совсем недавно можно было получить только на похороны. Лётчики мрачно шутили: «на свои похороны…» Сейчас все рушится, народ обнищал, так теперь и летом, раз работы стало поменьше, можно в отпуск сходить. А в наши времена, когда Аэрофлот за год перевозил сто сорок миллионов пассажиров, летний отпуск был несбыточной мечтой. Мне пришлось переболеть хорошей пневмонией, чтобы с небес свалилась июльская крымская лечебная путёвка. Это было счастье…

Отпуск — ещё одна составляющая семейного напряжения. С весны вечный вопрос: куда поедем в отпуск?

Да… провались оно. Мне бы цепь — и к койке себя в спальне приковать. Наездился я, накатался всласть, до тошноты.

А ей же хочется вырваться. А она же мечтает о том море, о той ялтинской толпе, о тех нарядах на набережной…

Конечно, поедем. Ради детей. Обязаловка. Но обязаловка эта — серьёзное испытание здоровья лётчика. Это не отдых; это каторга.

Столько лет прожито… Дети выросли. Мы постарели. Да в конце концов, я себе принадлежу? Скандал: «езжай одна». А я — на дачу, в лес, в тишину и покой… А другой — в запой. Не потому ли лётчики любят водку, что хоть как-то снимает вечный стресс несвободы? Да только тут что-то одно: или летай или водку пей. Редко кому удаётся совместить это пропорционально: русские же люди… А пьяниц у нас не держат: лётчик, у которого на предполётном медосмотре обнаружены признаки алкогольного опьянения, увольняется с изъятием пилотского свидетельства. Пилотское — это, извините, не шофёрские права, не купишь. Так что пить лётчики умеют, раз летают до сих пор.

По прошествии ряда лет вдруг обнаруживается, что древо жизни, так благоухающее в молодости, засохло, ветви обломились и остался голый, зачугунелый Ствол Службы. И ты как на цепи вокруг ходишь. У тебя остался в жизни один интерес. Ты уже в очках и с лысиной; твои «дубы» и погоны, блестящие, с пропеллерами, пуговицы…это же монашеская ряса…ты жрец. Ты читаешь инструкции и руководства, ворчишь на молодых и принимаешь эту работу как должное. Машина захватила тебя в своё время за рукав, затянула в шестерни, больно по ним прокатила несчётное число раз — и ты приспособился своими саднящими вмятинами к её зубьям; ты ещё и удивляешься, что молодёжь возмущается порядками в авиации… эх, ребята, у вас ещё «благоухает»…а рукав-то уже в шестернях…Приспособитесь и вы.

Раз в два дня обязан звонить в план: куда лететь. Всю жизнь на привязи. Так бы заехал дня на три на дачу… нельзя: план. Вот только сегодня был в эскадрилье, узнал, что три дня — не в плане; все равно звони: изменения могут поступить в последнюю минуту.

Дежурный по плану проинструктирован: жёнам — не отвечать. Женщинам — не отвечать. Исключение — только для двух наших уважаемых пилотесс, положивших жизнь на алтарь авиации: Нины Литюшкиной и Тамары Вавиловой. Честь им и хвала, низкий поклон. Они одни только знают, чем им пришлось пожертвовать ради штурвала.

Когда строгие врачи на лётной комиссии придирчиво проверяют робких абитуриентов, придираясь к любой мелочи, они спасают ребят от серьёзных разочарований в зрелом возрасте. Ибо тот, кто вступил на стезю авиации, начал марафон, требующий огромной выносливости.

Нужен трехкратный запас прочности, чтобы организм за двадцать лет не износился до полного списания. Если же человек выдержал на лётной работе тридцать лет, то это делает честь его здоровью — и работе по поддержанию этого здоровья. Ну а те, кто долетал до 60 лет, совершили подвиг. Таких — единицы.