Олег Дивов - Как я был экстрасенсом

– Теперь уже я не хочу. Слушать-то больно, а писать – как?

– Смотри, поздно будет.

– Да и хрен с ним. Это твое, наше. Это никого больше не касается.

– Может быть, очень даже касается. Точно не хочешь записать?

– Не хочу. Ну… за тебя.

Пьем за нее.

Дальше пойдет реконструкция. Хорошо, что я не стал включать диктофон. Пленка отразила бы бешеный эмоциональный накал, с которым Ольга описывала события той ночи, и я просто не стал бы расшифровывать запись. Потому что это переживания такого уровня, который действительно никого не касается. А вот относительно холодная и бесстрастная фиксация событий… Заранее приношу извинения за возможные стилистические огрехи.

Она просто очень сильно захотела, и он пришел. «Я мечтала стать немедленно совсем другой и иметь силу перевернуть все вокруг, неважно, какой ценой. Единственно, чего я не хотела – это потерять тебя и нашу любовь».

– А чем, извини пожалуйста, черти-то могут помочь в такой ситуации?

– Ты не понимаешь. Пришло то, что могло прийти. Это могло лежать только в другой плоскости, нежели та, в которой я обычно жила. Это было что-то очень злое.

– Такое же злое, как ты в ту ночь? Адекватный ответ?

– Наверное. Ты учти, этот чертенок не был для меня неожиданным. В моей комнате время от времени появлялось что-нибудь страшноватенькое. Невозможно жить в ровном состоянии в мире, который приносит, конечно, и радости, но в целом совершенно не устраивает тебя…

У-упс. Выпиваем. Закуриваем.

– А я, дурак, лежу, никого не трогаю, и тут – на тебе! Знаешь, как я боялся, что ты проснешься, и тоже его увидишь?!

– Твоя проблема. То есть спасибо за беспокойство, конечно…

– Значит, ты лежишь, не спишь, и тут оно является…

– Да. Ты вдруг активно шевельнулся и прошептал: «О! Олька, видишь?! Чертенок проскакал». А я, имитируя вялость и сонливость, ответила: «Вижу. Мало ли чего в этом доме может бегать, тут всякое проскакивает. Ускакал ведь уже». Ты помедлил минуту и ответил, что действительно ускакал. Прибавил, мол скорее бы из этого дома. Я зевнула нарочито, пообещала, что больше ничего не произойдет, пожелала спокойной ночи, перевернулась на другой бок…

…На другом боку было так же как и на предыдущем: не заснуть, только мысли уже другие. Ведь минуту назад я осознала – в самом деле все злое, нехорошее, порой зримое, что периодически в этот дом приходило (и, надо отметить, все-таки уходило), было инспирировано мной. Той моей ненавидящей частью, которая желала быть большой, совершать исключительно влияющие поступки. Эти поступки могли лежать только за гранью всего того, что мне вдалбливали с детства. Так мне казалось раньше. И не приходило в голову, что ненависть – это сильное чувство, составные части которого: злость, бессилие, страх. Сила этого чувства в поиске чего-то противоположного бессилию, но с отрицательным знаком… Впрочем, обо мне. Как и в предыдущие разы, в комнату пришло то, что олицетворяло мои мысли и пожелания. Искушение подозвать и познакомиться с этим было на сей раз гораздо больше, чем страх перед неизведанным. В минуты отчаяния человека редко интересуют последствия своих шагов, есть только желание избавиться от душевной боли. Только сильное напряжение в голосе любимого заставило меня отстранить маленького чертенка, бросить его на произвол судьбы в большом мире, в который я его вызвала…

Я разливаю. Ольга говорит. Я слушаю.

– Такое вот противоречие между тем, что ты актуально осознаешь, и что ты смутно чувствуешь… И очень редко понимаешь, особенно в текущий момент. На самом деле это и называется бессознательным.

– То есть, ты на бессознательном уровне послала сигнал, и пришло… вот это?

– Да, ведь именно бессознательное и пересекается с тем слоем мира, где непосредственно реализуется добро и зло. Известно, что для человека нашей культуры олицетворяет собой зло.

– Нужно будет как-то подкорректировать твое бессознательное, и вызвать в следующий раз ангела.

– Займись. Все в твоих руках. Ну, за тебя… Вот. Так о чем я? Да, и доброе, и злое есть в каждом человеке. Но меня особенно сильно, повторяю, неосознанно тянуло ко злу, ко всему, что это олицетворяло. Например, моя любовь к цыганщине со всей присущей ей чертовщинкой, и стремление отработать имидж женщины-вамп… Мне вообще нравилось всякое э-э… непотребство, что ли. Хотя я не очень понимаю, что это означает.

– Хм, цыгане… Значит, цыган нужно давить?

Фу, как не политкорректно! Лиц цыганской национальности, если таковая вообще есть, прошу учесть, что к данному моменту беседы я выпил почти литр. Увы, проблема в том, что от цыган меня даже трезвого подташнивает. Аура среднестатистической уличной цыганки вызывает у меня крайне негативную реакцию. Даже сейчас, когда моя эмпатия намеренно подавлена. Я чувствую наглое, хамоватое, персонифицированное зло. Зло, откровенно презирающее всех вокруг, и получающее дикое удовольствие от совершения гадостей. Ничего удивительного в том, что мой эмоциональный ответ распространяется на цыган вообще, даже если они на сцене пляшут, все такие милые и чистенькие. Извините, господа цыгане. Вспомните, кто я, простите меня, и не суйтесь ко мне.