Елена Якович - Прогулки с Бродским и так далее. Иосиф Бродский в фильме Алексея Шишова и Елены Якович

Поначалу он снимал угол у Таисии Ивановны Пестеревой, а потом у других Пестеревых, которых увековечил в стихах: «Баба Настя, поди, померла, и Пестерев жив едва ли…» Вообще, Пестеревы были титульной фамилией в Норенской. Таисия Ивановна показывала нам тогда комнату Бродского, где все выглядело примерно как при нем. Только в углу вместо иконы висел ее фотографический портрет много моложе – его работа. В этой комнате, обклеенной газетами вместо обоев, он варил кофе во фляжке на керогазе и писал стихи при свечах – электричества не было. «Моя свеча, бросая тусклый свет…» До революции здесь была почта, где служил дед Таисии Ивановны, – избе уже в девяносто шестом году было сто пятнадцать лет. «Как славно вечером в избе, запутавшись в своей судьбе…»

К моменту ссылки Бродского почта, откуда он звонил в Ленинград и получал письма и книги, давно находилась в специально построенном здании, и там работала Мария Ивановна Жданова:

Он идет на почту – у него руки перевязаны. Я испугалась и говорю: «Это что, Иосиф, у тебя?» Он говорит: «Я жерди рубил». – «Ой, я не знала, я б тебе рукавицы дала! Да чего ты у Пестеревых-то рукавицы не взял?» Так вот жерди бы вам показать, они там и остались. Не вывезены, там и остались.

Норенской почты, которая полтора года была для Бродского единственной связующей ниточкой между ним и прежним миром, тоже больше нет… Уже после его отъезда в нее попала молния и она сгорела.

Райцентр Коноша – последняя узловая станция на развилке дорог Архангельск – Мурманск и Воркута. Почти век Коноша и прилегающие к ней деревни служили фильтром между волей и зоной. От Норенской до Коноши – тридцать километров, полчаса на попутке или три-четыре часа пешком. Бродский ходил сюда дважды в неделю – отмечаться в милиции. Здесь, в Коноше, в камере РОВД, куда он вроде бы попал за отказ «собирать камни» на поле совхоза «Даниловский», ему исполнилось двадцать пять лет. А через три месяца в Коношской районной партийной газете «Призыв» появилась первая публикация Бродского в возлюбленном отечестве (если не считать его стихов для детей в питерском журнале «Костер»). В рубрике «Слово местным поэтам» были напечатаны два его стихотворения «Тракторы на рассвете» и «Осеннее». Нам теперь не узнать его мотивов, но Бродский написал их специально, чтобы опубликовать, и сам принес в деревянный домик на окраине Коноши, где по сей день находится редакция газеты «Коношский курьер», которая в разные времена называлась по-разному: «Сталинский ударник», потом «Знамя коммунизма», а в шестидесятые, когда он был в ссылке, носила гордое имя «Призыв». Тогда в «Призыве» работал один молодой человек, который писал стихи. И Бродского направили к нему. Звали его Альберт Забалуев. Тридцать лет спустя он нам рассказал, как готовил к печати первую публикацию Иосифа Александровича:

Это было в 1965 году, в августе. Я тогда работал в отделе писем. Ну и поэзией занимался. И вот в один прекрасный или не прекрасный день – не знаю даже – появился паренек. Такой: в джинсах, обычная рубашка, без галстука, современный. Спросил: «Можно ли у вас опубликоваться?» Ну, я говорю: «В принципе, почему нельзя?» А он: «Но есть один нюанс, который может вас смутить». – «Какой?» – «А я из высланных, так называемых тунеядцев». – «Ну и что же? Если текст не антипартийный…» В то время это имело значение. Он говорит: «Нет, текст должен быть нормальным». Ну, я посмотрел… «Трактористы» назывался. Текст мне, конечно, понравился. Образность присутствовала в нем. Допустим, вот: «Тишина разваливается, как полено, по обе стороны горизонта», ну и другие строчки. Мы его взяли, подготовили к печати. Собственно, готовить тут особо не надо было, вмешиваться в текст, он был довольно приличный, особенно на нашем районном уровне. Опубликовали, а где-то через неделю он появляется снова, приносит еще один текст. «Осеннее» называется. Ну, я посмотрел, говорю: «Первый-то лучше был текст, чем то, что сегодня принесли». Он отвечает: «Ничего подобного. Именно этот-то текст как раз гораздо лучше предыдущего». А я ему: «Ну, дело, конечно, вкуса. Сейчас иду на обед, если хотите, пойдемте со мной». Вот пока мы шли, это где-то около километра пути, он мне «вправлял мозги», как он выразился… Очень хорошо, что не узнал секретарь по идеологии, потому что иначе Бродский у нас бы не был опубликован, это уж точно.

Когда мы приехали, в Коноше еще жил Владимир Черномордик, единственный друг, приобретенный Бродским в ссылке. Во всяком случае, бывалый зек ему помогал, и они даже на пару сочинили песенку «Лили Марлен», которую Бродский распевал вне голоса и слуха, я недавно слышала запись. Это был довольно лихой человек – одессит, прошедший всю войну в армейской разведке, на шестнадцать лет старше Бродского. Мы его застали уже очень пожилым человеком. После ссылки, о причинах которой он говорил туманно, он осел в Коноше, оброс всяческими связями. Впрочем, и к моменту появления на Севере опального поэта связи у него уже имелись. Они познакомились в коношской библиотеке, куда норенского жителя Бродского не хотели записывать и книги отказывались выдавать. Черномордик тут же все устроил.