Array Array: КОННИЦА БЕХТЕРЕВА

Отпустили, конечно. Доктор потом любопытствует:

— Ну, как панихидка прошла?

— Да никак. Живая еще. Вхожу — там какие–то псаломщики вокруг сидят…

Доктору опять интересно: что же это за псаломщики? Оказалось, что эти псаломщики читают Псалом номер 90, и если прочесть его сотню раз, то больная наверняка поправится.

Батюшка:

— Ну, я их живо разогнал. А ну–ка, быстро жопы от стульев оторвали! Святой отец пришел…

…Батюшка, не чуждый миссионерства, не отстает от доктора, приглашает его посетить местную церковь.

— Заходите к нам в храм! У нас там, правда, сейчас такая стройка идет… Это ответ двадцать первого века средневековью… Там будет центр паломничества…

Доктор берет эти оптимистические замыслы под сомнение: никогда еще эта местность не привлекала паломников. Для этого чудеса нужны.

Батюшка сосредоточенно трет нос:

— Отец Лев — хороший организатор. Чудеса уже есть.

Доктор крайне заинтригован:

— ??? Какие же?

— Да вот иконок понабросали в Первый Психоневрологический Интернат. Сумасшедшие их так намолили, что те посветлели и стали как новенькие — чудо. Теперь они у нас висят.

По телевизору показывают поезд «За возрождение России», который разъезжает по Сибири. Это и поликлиника, и сразу церковь, что очень разумно. Вместо кабинетов — вагоны; в одном гинеколог принимает, в другом — психиатр. И так далее. Регистратура выдает билеты–талоны.

Не во всех же деревнях есть поликлиники и аптеки, так вот и решение. Чем строить инфраструктуру, гораздо интереснее пустить поезд.

Мое воображение претыкается и отказывается представить это в динамике. Так, разорванные намеки и предложения. Например, насчет госпитализации: можно ведь и не выйти из этого поезда, а поехать дальше, с докторами, в вагоне–больнице. «На всю оставшуюся жизнь нам хватит подвигов и славы», — поют доктора, со слезами на глазах вспоминая известное кино.

Можно и вообще никогда не выйти из поезда. Попрощаться с родными, когда положение безнадежно, и уехать.

Меня чрезвычайно занимают все эти удивительные затеи с поездами. Кого–то наверху прилично зациклило: сначала половые вагоны, теперь вот это.

Но я не то чтобы все это осмеиваю. При должном размахе может выйти полезно.

Можно сделать отдельные летающие кабинеты: летающий роддом, летающий массаж предстательной железы, летающий лечебный гипноз. Над родиной порхают вертолеты или, если наука дойдет, скачут многокилометровыми прыжками компактные капсулы. По всей стране, как блохи, под музыку «Воздушная кукуруза». Иногда и накладки выходят, садятся не там и не те.

Я ненавижу жевательную резинку.

Во–первых, меня раздражает вынужденность жевания, коли эта гадость уже попала в рот. Во–вторых, я насытился ею вполне, пока работал в больнице. Потому что в больнице известно, какая вредность, и как же не жевать резинку с утра, когда у заведующего лечебной физкультурой в шкафу стоят десять литров коньяка.

Помню, один малец меня прямо довел с этой резинкой до исступления. Этот шкет просиживал в ординаторской часами, лет семь или шесть ему было. Потому что его маме некуда было девать шкета, и она брала его с собой на работу. А мама сидела за соседним со мной столом. И шкет едва ли не круглосуточно пропитывался атмосферой дерьма, гепатита, памперсов, костылей и гноеточивых пролежней.

И вот он вдруг как заверещит: «Холодненьким пахнет! Мама, холодненьким пахнет!»

Знаете, какой у меня любимый эпизод в фильме про Жеглова? Когда водитель хлебной машины идет к телефонной будке и хрипит малышу: тихо, пацан.

Тихо, пацан!

Холодненьким пахнет…

Это от маминого коллеги мятной резинкой пахнет, то бишь от меня. Потому что я десять минут назад засандалил из горла двести грамм из лимонадной бутылки с водкой, которую мне подарила благодарная больная.

А он так и вьется вокруг, вприсядку: холодненьким, холодненьким!… И мама уже тянет носом. Павлик Морозов заработал. Мысли разбегаются, руки прыгают, паника. И костенеет условный рефлекс.

Дверь вскрывали при помощи МЧС. Внутри лежала бабка, изъеденная пролежнями.

Бабку доставили в реанимацию, начали ставить ей мочевой катетер, и сразу из половой ее щели полезли опарыши.

Сестры загалдели:

— Оставим! Оставим до утра, пусть народ посмотрит!

— Нет, — сказал доктор. — Быстро все убрать, пока мухи не налетели.