Курт Воннегут - Судьбы хуже смерти (Биографический коллаж)

Нельсон Олгрен дожил до семидесяти двух лет (как и мой отец). Я написал о нем в предисловии к переизданию его романа "Никогда не наступает утро" (1987).

"В дневнике моей жены Джил Кременц отмечено, что молодой английский писатель индийского происхождения Салман Рушди приезжал к нам в Сагапонэк на Лонг-Айленде 3 мая 1981 года, мы вместе пообедали. Только что появилось американское издание его превосходного романа "Дети полуночи", и он заметил, что самую умную рецензию написал Нельсон Олгрен, с которым ему хотелось бы познакомиться. Я сказал, что с Олгреном мы немножко знакомы, поскольку Джил несколько раз его фотографировала, а в 1965 году мы вместе вели писательскую мастерскую в университете Айова - сидели без гроша что он, что я, мне было сорок три года, а ему пятьдесят шесть.

Еще я заметил, что Олгрен - один из немногих писателей, который умеет по-настоящему рассмешить. Вспомнил, как в Айове я познакомил его с Хосе Доносо, романистом из Чили, и Олгрен сказал: "А должно быть, приятно думать, что ты родом из такой длинной и узкой страны".

Рушди по-настоящему повезло, - продолжал я, - поскольку Олгрен живет всего за несколько миль от нас, в Саг-Харборе, где провел свои последние дни Джон Стейнбек, и как раз сегодня Олгрен устраивает у себя коктейль. Позвоню ему сейчас и скажу, что мы приедем вместе с Рушди, а Джил их снимет, посадив рядом; оба они пишут про самых бедных людей. Я добавил, что Олгрен раньше никогда в жизни не устраивал приемов, ведь, даже прославившись, он вовсе не разбогател, а так и жил бедняком среди бедняков, к тому же чаще всего совсем один. И в Саг-Харборе он живет одиноко. Женился было в очередной раз, но брак оказался непрочным, словно мыльный пузырь. Олгрен уж очень увлечен творчеством, чтением и азартными играми, на семейную жизнь у него не остается времени.

Еще я сказал, что Олгрена огорчает, как мало он заработал за столько лет своей очень значительной литературной деятельности, особенно скудно ему заплатили за права на экранизацию книги, которая, похоже, останется его шедевром, - "Золотой руки", а ведь фильм с Франком Синатрой сделал огромные сборы. Олгрен из этих миллионов не получил ничего, и как-то с горечью заметил: "В американской литературе я вроде грошовой свистульки".

Встали из-за стола, я подошел к телефону и набрал номер Олгрена. В трубке послышался мужской голос: "Департамент полиции Саг-Харбора".

- Извините, - сказал я, - ошибся номером.

- Вы кому звоните?

- Нельсону Олгрену.

- Правильно, это его дом, - ответили мне, - только мистер Олгрен скончался. Утром у него был инфаркт.

Похоронили его в Саг-Харборе - не было ни жены, ни потомков - на кладбище, находящемся за сотни миль от Чикаго, штат Иллинойс, от города, который подарил литературе Олгрена, чье имя издавна ассоциируется с жизнью чикагских трущоб.

Подобно Джеймсу Джойсу, Олгрена изгнали из родной среды за то, что он описал соседей не такими уж достойными, разумными и славными людьми, как им хотелось о себе думать.

Буквально за несколько недель до смерти те, кого полагается считать более выдающимися, чем он, - и я в их числе - избрали Олгрена членом Американской академии, Института искусств и литературы: выдали сертификат престижности, который не достался многим прекрасным писателям, включая Джеймса Джонса и Ирвина Шоу. Само собой, это был не первый знак признания, которым его одарили. В середине века, когда Олгрен находился в расцвете сил и на гребне известности, он регулярно получал премии по разряду художественной литературы. А тут удостоили его медали за литературные заслуги, не сделав, однако, действительным членом. Среди тех немногих, у кого была эта медаль, - писатели ранга Уильяма Фолкнера и Эрнеста Хемингуэя.

Отреагировал он на эту честь дерзостью. Он тогда еще жил в Чикаго, и я сам ему позвонил с просьбой приехать в Нью-Йорк на церемонию вручения - все расходы оплачивались. А он, выслушав меня, сказал: "Извините, не могу, мне в этот день надо выступать в клубе любителей цветов".

На устроенном Олгреном коктейле - из-за этих хлопот он, возможно, и умер - я намеревался спросить, что доставило ему большую радость: медаль или членство в Академии? Потом его друзья мне говорили, что избрание в члены Академии ужасно его растрогало, он и свой коктейль набрался духу устроить именно по этому случаю. А насчет того, что ему присудили медаль, не выбрав членом, все объясняется просто: обычная путаница с бумажками, ведь присуждающие призы и голосующие на выборах тоже писатели, причем в таких делах они неповоротливы, рассеянны и пристрастны не меньше, чем сам Олгрен.