Туула Карьяллайнен - Туве Янссон - работай и люби

Свою первую мастерскую Туве обрела в 1936 году, сняв небольшое помещение неподалеку от церкви Кристускиркко. На следующий год она переехала в мастерскую на улице Вянрикки Стоол, а через три года ей вновь пришлось переезжать, на этот раз на улицу Урхейлукату, 18. Помещение не отвечало ее запросам, и Туве долго пыталась получить собственную мастерскую в коммуне Лаллукка. Попытки не увенчались успехом, поскольку домоуправление не замедлило напомнить ей о просроченных счетах за аренду, которые оставил без внимания Фаффан.

Туве пришлось остаться в Тёёлё, неподалеку от Лаллукки. В годы Зимней войны она снимала также небольшое помещение на улице Тёёлёнкату, однако условия там были суровыми: хозяйка помещения следила не только за моралью, но и за работой молодой художницы и не одобряла присутствие в мастерской обнаженных моделей. К счастью, в апреле 1940 года Туве удалось получить назад свою комнату на улице Вянрикки Стоол.

Различные помещения, в том числе квартиры и комнаты в гостиницах, служили и сюжетами для картин Туве. Она любила рисовать комнаты, где ночевала в путешествиях, и мастерские, в которых ей доводилось работать. Картина, на которой Туве запечатлела интерьер своей комнаты в 1943 году, написана в мастерской на улице Вянрикки Стоол. Полотно прекрасно передает эмоции, которые юная Туве переживала, оставив семейный очаг и переехав в собственный дом. В атмосфере помещения чувствуется экзистенциальный страх одиночества и одновременно озадаченность чисто бытовыми проблемами, начиная с приготовления еды. В письмах к своей подруге Еве Кониковой юная художница оптимистично декларировала веру в то, что быт наладится сам собой. У Янссонов жила экономка Импи, которая заботилась о семье, и, судя по всему, Туве вряд ли приходилось в юности хлопотать по хозяйству.

Туве и Хам в доме в Лаллукка

Жизнь в семье не всегда была простой и радостной. Разница во взглядах отца и матери порой приводила к тому, что отношения между супругами накалялись до предела и дочь иногда буквально тошнило от домашней атмосферы, как она сама вспоминала позже. Туве приходилось молчать о своих чувствах, чтобы сохранить мир в доме, а это, в свою очередь, приводило к тому, что гнев накапливался и требовал выхода. Годами подавляемые эмоции порой прорывались наружу, как лава. «Я сказала Фаффану, что ненавижу его», — делилась Туве в письме к Еве Кониковой. Друг и семейный врач Янссонов Рафаэль Гордин со всей серьезностью рекомендовал Туве съехать из родного дома и жить самостоятельно. Туве и сама писала о том, что вряд ли сможет и дальше жить вместе с семьей. По ее словам, если бы она осталась, то в ее душе что-то надломилось бы и она не смогла бы стать счастливой или развиваться как художник. Глубокая безжалостная горечь сквозит в ее высказываниях об отце и о его отношении к Хам: «Я вижу, как Фаффан, самый беспомощный, самый ограниченный из нас, терроризирует всю семью, я вижу, что Хам несчастна. Всю жизнь она подстраивалась и уступала, давая нам возможность стать теми, кто мы есть. Она отказалась от себя, но взамен не получила ничего, только детей, которых война или отнимет у нее, или превратит в озлобленных, ожесточенных людей, полных горечи».

Переезд, пусть во временную мастерскую, означал новый этап в жизни художницы. Впереди молодую Туве ждали свобода и самостоятельность. Но помимо свободы ее ожидали хлопоты и суета, и прежде всего — ответственность за свою собственную жизнь. Туве писала о том, как решение отделиться и стать самостоятельной повлияло на изменения ее личности в целом: «С тех пор как я решила покинуть семейство, изменилось все, даже мои вкусы… Адажио для скрипки Бетховена, которое я любила так сильно, теперь меня совсем не трогает. Впервые в жизни слушаю Баха… Я открыта для экспериментов, все готово к переменам».

Переезд помог Туве если не целиком устранить, то, по крайней мере, усмирить кризис, назревавший в отношениях с отцом. Кроме того, девушка мучилась угрызениями совести, поскольку знала, что мать скучает по ней. Между тем после переезда Туве отношения отца и дочери наладились, и теперь они могли лучше понимать друг друга. Туве никогда не порывала с семьей, даже в самые трудные времена она регулярно присутствовала на семейных ужинах в Лаллукке и проводила отпуск с остальными членами семьи во время летнего сезона на островах. Но даже спустя годы встречи с отцом заставляли ее нервничать. Она писала Еве Кониковой: «… я прихожу в Лаллукку каждое воскресенье, не чаще. Видеть отца мне все еще тяжело». В отношениях между отцом и младшим сыном Лассе также случались тяжелые периоды. Особенно напряженными эти отношения стали во время советско-финской войны, когда сын в открытую бунтовал против отцовского авторитета. Тогда Туве писала Еве, что подчас ей хотелось предостеречь отца, остановить его, чтобы он своим поведением не выгнал из гнезда последнего птенца.