Элизабет Рид - Жизнь и приключения капитана Майн Рида

Рано утром три дивизии: Уорта, Пиллоу и Квитмана – приблизились к Чатапультеку, заставляя врага оставить передовые посты; часть противников отступила к замку и вошла в него, другие направились к городу Мехико.

Теперь можно было ожидать, что штурмовая группа справится со своим делом, на которое вызвалась добровольно. Наша батарея поневоле замолчала; мы втроем: артиллерист капитан Хагер, инженер лейтенант Хагни и я – смотрели на атакующие ряды; облака дыма и выстрелы из мушкетов и ружей показывали, до какого места они добрались. Мы наблюдали с тревогой. Не стоит добавлять, что наше беспокойство сменилось дурным предчувствием, когда на полпути что-то остановило продвижение наших частей. Я знал, что если не будет взят Чапультепек, нельзя будет захватить и Мехико, и ни один наш солдат в таком случае не покинет Мексиканскую долину.

Нерешительные действия Уорта у укреплений Молино дель Рей – я еще слишком мягко выражаюсь, – наше первое отступление за всю кампанию, деморализовало наших людей, в то же время ободрив мексиканцев и внушив им храбрость, которой они не испытывали раньше. А здесь нашим шести тысячам противостояли тридцать – пять к одному, – не говоря уже о ранчерос в сельской местности и леперос в городе, и все они были настроены против нас, захватчиков. Больше того, нам стало известно, что Альварес со своими пятнистыми индейцами ( пинтос ) зашел нам в тыл, так что отступление к Пуэбла теперь невозможно. Так считал не только я, но всякий разумный офицер в армии; двое стоявшие рядом со мной были в этом уверены так же, как и я. Эта уверенность, наряду с медленным продвижением нашей атакующей группы, внушила мне желание участвовать в штурме. Однако мне нужно было получить разрешение командира батареи, потому что он был старше по званию. Батарея больше не нуждалась в защите, поэтому я немедленно получил разрешение, сопровождавшееся словами: «Идите, и да будет с вами Бог!»

Мексиканский флаг по-прежнему триумфально развевался над замком, и линия нападающих не продвинулась ни на дюйм; никаких изменений не произошло и к тому времени, как я со своими добровольцами и морскими пехотинцами быстрыми перебежками добрался до нападающих, которые неровной линией залегли у основания холма. В то время мы не знали причины их остановки, но впоследствии я слышал, что из-за неприятностей со штурмовыми лестницами. Однако тогда я не стал останавливаться для расспросов; миновав вместе со своими храбрыми солдатами нашу линию, я начал подъем по склону. У самой вершины я увидел разбросанную толпу солдат, некоторые в серых мундирах отрядов добровольцев, другие в форме 9, 14 и 15 пехотных полков. Это были солдаты из линии, которая расчищала дорогу и намного опередила «лишенных надежды». Впереди находилось самое опасное место – следка наклонная площадка длиной примерно в сорок ярдов, отделяющая нас от стен замка, – короче, гласис [23]. По площадке стреляли с парапета три пушки, они осыпали ее картечью так быстро, как успевали перезарядиться. Казалось, продвижение вперед означает верную смерть. Но и оставаться на месте тоже смертельно опасно – так я подумал в тот момент.

Достигнув этого места, мы остановились. Стало возможно слышать, и слова, которые я тогда произнес, помнятся мне так ясно, словно это было вчера:

– Солдаты, если мы не возьмем Чапультепек, американская армия погибла! Вперед на стены!

Ответил голос:

– Мы пойдем вперед, если нас поведут.

Другой добавил:

– Да, мы готовы!

В этот момент три пушки на стене почти одновременно изрыгнули свои смертоносные заряды. Сердце мое подпрыгнуло от радости, когда я услышал эти одновременные три выстрела. Это наш шанс; сразу сообразив это, я перебрался через бруствер, защищавший нас, с криком:

– Вперед: я поведу вас!

Мне не нужно было оглядываться, чтобы знать, что за мной последовали. Те, к кому я обращался, не останутся позади, иначе они вообще здесь не оказались бы. Все они устремились за мной.

На полпути к стене, посмотрев вверх, я увидел толпу мексиканских артиллеристов в темно-синих мундирах с алыми нашивками, с шомполами в руках; все они словно целились в меня. Судя по моему красному шелковому шарфу, они, несомненно, должны были принять меня за генерала. Залп прозвучал почти как один звук; я бросился на землю; у меня был только оцарапан палец на правой руке, и шрапнель пробила ткань моего мундира. Я немедленно снова вскочил и направился к стене. И уже поднимался на нее, когда пуля из эскопеты пробила мне бедро, и я упал в ров».