Борис Немцов - Исповедь бунтаря

Я и сам рос без отца. Это тяжело, но не катастрофично. Как мне кажется, живет отец в семье или где-то в другом месте – это не судьбоносная проблема. Хотя, не исключаю, что если бы у меня самого был отец, я бы к этому по-другому относился.

Мать я любил больше. И считал крайне несправедливым, что моя мама, выдающийся врач, влачит жалкое существование в Нижнем Новгороде, а мой отец, которого я выдающимся не считал, живет в Москве на Малой Бронной и ездит на персональной машине. Я задолго до перестройки этот вопрос задавал и матери, и отцу. Мать говорила: «Я никогда не состояла в партии и никогда не кричала „браво“ и „ура „начальству“. А отец отвечал: «Твоя мать не знала, когда вовремя нужно поднимать руку“. Я даже думаю, что в этой житейской несправедливости кроются глубинные мотивы моего антикоммунизма. Да, мой антикоммунизм не был вызван событиями перестройки и гласности 1990-х годов. Я считал абсолютно несправедливым то, что мой отец-коммунист живет хорошо, а моя мать, которая не глупее и даже умнее его, плохо.

Но вернемся к теме личной жизни российского политика. Убежден: личная жизнь не является определяющим или крайне важным фактором для политической карьеры в России.

С первой женой Раисой мы прожили 18 лет, самых сложных лет моей жизни: мы поженились, когда я был младшим научным сотрудником, жили в коммуналках, снимали квартиры. Она прошла рядом через все проблемы неустроенной жизни, за что я ей очень благодарен.

Пройдя через фактический развод, могу сказать: развестись с женой не просто, и за развод надо заплатить максимальную цену. Но если уж в жизни так случилось, что вам приходится расставаться, вы обязаны все оставить жене. Я оставил все. И снял квартиру. Однажды ко мне в гости зашла Валерия Новодворская и возмутилась: «Ты почему мне показываешь квартиру для прислуги?»

Отдавать при разводе надо все – жилье, автомобиль и так далее, чтобы ни у жен, ни у детей не возникало чувства горькой обиды и разочарования. К сожалению, в огромном количестве случаев подобного рода действия сопровождаются разделом имущества. Это ужасная травма и для жены, и для детей.

Я ушел от первой жены, потому что надоело обманывать. У меня появились дети от журналистки Кати Одинцовой, которая работает на телевидении. Раиса об этом узнала. Можно, конечно, было что-то придумывать, что-то склеивать, но зачем? В общем, семья распалась.

Мужчины в основном – полигамные существа. Многие полигамны для самоутверждения. Для подтверждения своей независимости и свободы. А свобода – важнейшая составляющая счастья, наряду со здоровьем и материальным достатком. Есть, правда, исключения, но немногочисленные. Например, Чубайс моногамен, он очень любит Марью Вишневскую, свою вторую жену, и ему никто больше не нужен. Гайдар тоже однолюб. Они кристально положительные герои, коими все не будут, да и не могут быть. В то же время убежден я и в том, что политику позволено далеко не все, что позволено обычному мужчине. И то, что мог себе позволить гражданин Скуратов, недопустимо для прокурора Скуратова.

Свобода – фундаментальная ценность. Как за любую ценность, за свободу надо платить. В формулу «свобода, здоровье и материальный достаток» семья не входит. Я не противник семьи, но семья ограничивает свободу. Понимаю, что признаюсь в вещах непопулярных, но не хочу врать и притворяться. Это моя правда. И я не хочу постоянно обманывать близких мне людей.

Есть и другой вариант поведения: влюбился – женился, влюбился – женился. Я недавно встретил композитора Дунаевского с его очередной, восьмой, по-моему, женой. Он вновь влюблен. И даже обещал больше не разводиться и не жениться. Приятно быть первой или последней.

Безусловно, у политика должны быть ограничения. Для себя эти границы я определил. Хотя, не исключаю, что сделал это не совсем правильно. Во-первых, я не скрываю того, как сложилась моя жизнь, и считаю, что лицемерие и ложь – это есть настоящие грехи. Во-вторых, я несу ответственность за всех своих детей и им помогаю. В-третьих, во всех своих поступках исхожу из того, что матери моих детей не должны чувствовать себя, по крайней мере, в материальном плане, ущемленными.

Наконец, я не афиширую свою личную жизнь. Вообще, нельзя заглядывать в постель к своему народу, но и народ не может требовать от кого-либо, чтобы его впустили понаблюдать за личной жизнью.

Мы уйдем, после нас мало что останется, даже если тебе кажется, что при жизни ты чего-то достиг. Но точно – останутся наши дети. Я горжусь тем, и это, наверное, моя одна из самых серьезных удач в жизни, что у меня четверо достойных, симпатичных, приличных детей.