Леон Дегрель - Любимец Гитлера [Русская кампания глазами генерала СС]

У русских было огромное количество противотанковых орудий. Многие из наших танков вспыхнули, похожие на фруктовые деревья в цвету, пока остальные не добрались до леса, покрывавшего склон напротив. Но другие танки шли по флангам. Они прошли лес, и пришло время пехоты с той же скоростью броситься в атаку.

Но эта пехота оказалась вялой. Это уже были не те молниеносно атаковавшие части былых времен.

Многие миллионы солдат пали на Восточном фронте. Чтобы заполнить пустоту, в обескровленные дивизии отовсюду набрали каптерщиков и резервистов, у которых отсутствовали боевой задор, здоровье, вера, военно-техническая подготовка и тренированность победителей первых летних кампаний. Не было больше и прекрасных младших офицеров, чтобы командовать и тренировать вновь прибывших.

Лишь к двум часам дня была занята первая деревня, Бралентин, которая по замыслу должна была быть взята утром, с восходом. Из-за этих проволочек эффект неожиданности был потерян.

С середины ночи среди грохота немецких танков на марше мы ловили русские радиопередачи, запрашивавшие срочную помощь, подкрепления. Прошедшие часы позволили неприятелю перегруппироваться.

Допросы пленных тоже поразили нас. По их словам, первый советский заслон под Бралентином был укреплен еще двумя танковыми группами на участке двадцать на двадцать километров. Пленные говорили, что вся территория вокруг нас была усеяна русскими танками. Они называли названия населенных пунктов, где были сосредоточены эти танки, приводя детали, не позволявшие усомниться в их искренности.

Я не видел, как можно было опрокинуть все это силами утренних резервистов. У нас тоже было много танков, только на нашем участке их пошло в атаку шесть десятков. Двести пятьдесят других танков и штурмовых орудий одновременно врезались в советские боевые порядки в Померании. Но им ответили вдвое большие силы, втрое большие, если дать им возможность опомниться, прийти в себя. Они значительно превосходили в вооружении. Их можно было победить только скоростью, а начало этого сражения не было таким.

До ночи были заняты еще две деревни. К югу прорыв был на десяток километров. Это был весь результат.

Но штабы уже отмечали быстрые контратаки русских. Те ворвались в третью деревню, где разыгралась яростная дуэль.

Штаргард, самый центр наступления, с приходом темноты был подвергнут массированной атаке русской авиации.

В двадцать два ноль-ноль при ослепительном свете прожекторов началась бойня. Вскоре запылали огромные пожары. Склад из восьмидесяти тысяч бутылок ликеров, знаменитых ликеров Мампе, вспыхнул. Затем загорелся склад, где было сто миллионов сигарет. Затем вспыхнули целые улицы. Воздушная бомбардировка продолжалась непрерывно, волна за волной, в течение нескольких часов.

В десяти километрах к югу от города из наших маленьких постов мы чувствовали, как вибрирует земля, словно натянутая кожа барабана. До самого места, где были мы, небо было розовое. Во всей округе было светло как днем.

В два часа ночи меня вызвали на КП корпуса, и мне пришлось пересечь на своей машине этот гудящий костер. Генерал располагался на одной вилле выше Штаргарда. Я получил приказы.

Выходя от него, я углубился в какой-то сад. Подо мной город представлял собой один горящий корабль.

Старые квадратные башни средневековых церквей, прямые и мрачные, вырисовывались на фоне гигантских факелов. Они сопротивлялись в этом урагане, как будто желая еще бросить в небо последний призыв веков цивилизации, погибавших в этом пожаре.

Они были величественны, черные на красном и золотом фоне. Никогда они не были так красивы, никогда они не несли такого грандиозного свидетельства.

Бедные башни Штаргарда, черные мачты пылающего корабля, пять веков они были доблестной опорой христианской Европы.

Эта Европа, сгоревшая заживо, была родной страной каждого из нас. Эти квадратные, мрачные башни востока были сестрами больших башен Сен-Ромбаита-де-Малин и серых дозорных башен Брюгге.

Все наши страны Европы перекликались, как колокола. Я слышал в сердце отзвук этих песней боли.

И я не смог удержаться от слез, один на этом озаренном возвышении, перед лицом этих старых башен, что еще торчали из пучины, такие сильные и такие черно-скорбные в своем горе.

День 17 февраля 1945 года должен был быть решающим. Поскольку русские с такой дикой скоростью проявили себя в воздухе, то на земле нельзя было терять ни минуты. Или мы используем и тотчас разовьем полууспех, или грянет ответный удар.