Иван Афанасьев - Дом солдатской славы

Четыре подъезда дома были обращены на Солнечную улицу. А западная торцовая и северная стены выходили на площадь. Снаружи, да и внутри дом был уже сильно изранен минами и снарядами, особенно западная часть. Но потолочные перекрытия на всех четырех этажах оставались почти нетронутыми, и это обеспечивало прочность здания.

С четвертого этажа можно было вести наблюдение не только за площадью, но и за прилегающими к ней развалинами. Когда я забрался сюда, мне окончательно стало ясно, почему наше командование придавало большое значение этому дому. Он как бы вклинивался в расположение фашистских частей и становился важным тактическим объектом не только в системе обороны нашего полка, но и дивизии.

По обстановке, а она была крайне тяжелой, нетрудно было догадаться, что противник в этом районе любой ценой будет стремиться прорваться к Волге. Если бы ему это удалось, дивизия оказалась бы расчлененной на две части.

Нашими соседями слева и справа были гитлеровцы. Лишь в сторону Волги, к зданию мельницы, хотя и сильно простреливалась вражеским огнем, оставалась полоска нашей земли.

Метрах в пятнадцати от дома на северо-запад я увидел подвал (судя по разбросанным возле него железным бочкам, здесь когда-то было бензохранилище). В дальнейшем он сослужил нам хорошую службу.

На первом этаже возле ручного пулемета я увидел пожилого гвардейца среднего роста. Это был ефрейтор Глущенко. Он внимательно смотрел на площадь, и багряные блики от горевших зданий играли на его мясистом носу, рыжеватых усах и такой же бородке. По рассказам Павлова я уже знал, что это очень исполнительный боец, относящийся к каждому поручению, каким бы незначительным оно ни казалось, со всей серьезностью. В движениях его крепкого, даже несколько грузного, тела чувствовалась, несмотря на немалый возраст, ловкость хорошо натренированного солдата. За его плечами было уже две войны — империалистическая и гражданская.

Глущенко сообщил, что с северо-западного на правления слышен гул моторов, наверно, фашистские танки.

— Хорошо, товарищ лейтенант, что нас в этом доме теперь больше. Когда вчетвером мы тут отбивались, иной раз страшновато становилось. Конечно, мы поклялись не отступать отсюда, но мало нас было. Перебьют всех и опять фашисты домом завладеют. Посмотрели бы вы тогда на нашего сержанта (молодец хлопец, с таким воевать можно!). Фрицы наступают, а он кричит им: «Не пройдете, гады, тут гвардейцы стоят!» И гранатами, гранатами… Теперь, я так думаю, — не видать гитлеровцам этого дома никогда. Вон нас сколько сейчас!

— Ты, наверно, с Украины, Глущенко?

— Нет, со Ставрополыцины. Там у меня семья осталась. Не знаю, как они там — живы, нет ли?

— А семья большая?

— Жинка да три сына. Сыновья-то тоже, наверно, на фронте… А вы откуда, товарищ лейтенант?

— Из Краснодарского края, с Кубани.

— Земляки, значит! — обрадовался Глущенко. — Из родных кто есть?

— Сестра одна оставалась, а теперь и не знаю, где она.

— Не женат?

— Собирался осенью сорок первого года свадьбу сыграть, да вот война помешала.

— И дивчину уже подобрал?

— Была. А теперь где — не знаю. В городе Сочи оставалась…

Глущенко сочувственно покачал головой, а я решил на этом закончить разговор: не хотелось ворошить тревожные мысли о том, что оставалось в прошлом, не ко времени это, не к месту…

— Ну, я пойду. Наблюдайте повнимательней, товарищ Глущенко.

— Есть, товарищ лейтенант!

Между двумя большими глыбами разбитой западной стены лежал рядовой Александров. Отсюда открывалась широкая панорама. Нам было хорошо видно, как фашистские самолеты кружили над северной окраиной города. Сильный бой разгорался у метизного завода. С запада, из-за площади 9 Января, тяжелыми снарядами била по мельнице вражеская артиллерия. Снаряды со свистящим воем проносились мимо стен нашего дома и, казалось, вот-вот врежутся прямо в нас. Разрывные пули непрерывно вгрызались в кирпичную кладку, высекая искры и кроша камень. Порывы ветра приносили жар горящих неподалеку зданий, в горло лез едкий, удушливый дым. Слева от нас, где оборонялся пулеметный батальон 13-й дивизии, противник перешел в атаку, там от беспрерывных разрывов висело черное облако дыма и пыли, доносилась несмолкаемая пулеметная и автоматная трескотня.

— Вон с того дома пулемет бьет, — доложил Александров, когда я прилег рядом; он указал на северо-западный угол площади, где стоял небольшой разрушенный дом. — Везде фашисты в атаку пошли, скоро и на час полезут.