Наби Даули: Между жизнью и смертью

- Смотри-ка, - протянул другой, - в самом деле, хлеб...

Нас строем пропустили мимо машин. Немцы, пересмеиваясь, раздавали каждому по целой буханке. Но люди, получившие хлеб, почему-то морщились и, разочарованно разглядывая его, качали головой. Я вместе со всеми подошел к машине и тоже получил буханку. Взяв ее в руки, я сразу понял, в чем дело. Хлеб был зеленым от плесени. Не успел я отломить кусок, как меня затошнило от едкой горечи. Местами в буханке темнели черные пятна.

Видимо, этот хлеб залежался где-то или, скорее всего, его завалило в каком-нибудь складе во время бомбежки. Теперь его нашли и вот раздают нам.

- Ребята, - сказал один из солдат. - А ведь Поляков, ей-богу, не стал бы есть такой хлеб. Ну, ты погляди, - и солдат стукнул куском о кусок. Пошла тонкая зелёная пыль. Солдат присел на корточки и задумался.

Вскоре в цистерне из-под бензина нам привезли воду. Весь лагерь - кто с котелком, кто с гильзой от снаряда, кто с каской - повалил к машине. Пленные крошили испорченный хлеб в холодную воду и пытались "угощаться" генеральским гостинцем. Некоторые пробовали сделать хлеб съедобным, промыв его в воде и высушив на солнце. Но и "мытые" куски были не менее горькими. Их уже вовсе нельзя было взять в рот.

Гитлеровцы группами стояли за воротами и смотрели на нас. Переговариваясь, они тыкали в нашу сторону пальцами и хохотали.

Все эти дни мы жили надеждой на близкое освобождение. По лагерю ходили разговоры, что наши вот-вот перейдут в наступление и немецкие войска окажутся в кольце: их для того и заманивают подальше, чтобы потом окружить и уничтожить.

Но день шел за днем, и эти разговоры слышались все реже. Надежды гасли. Больше не слышно было ни орудийного огня, ни взрывов авиабомб. Чем дальше уходил фронт, тем больше отдалялись мы от родины, тем выше и холоднее становилось над нами солнце.

Немцы все пополняют лагерь новыми пленными. Нам не дают с ними встречаться. Новичков загоняют на другую половину двора, отгороженную колючей проволокой. Но друзья все равно отыскивали друг друга.

- Эй, Петро! - кричат с нашей стороны. - Здорово! Как там наши?

Петро, услышав оклик, идет к заграждению и, видимо, сам не знает, то ли радоваться встрече с другом, то ли поражаться происшедшему.

- Васька, Вась, - кричит он товарищу, - и ты тут?

- Как видишь, - отвечает Васька.

Оба смущенно замолкают.

- Плохи, парень, дела. Вырвался немец на Минское шоссе и жмет прямо на Москву, - говорит Петро, а сам исподлобья смотрит Васе в глаза, которые от голода стали огромными. Нерадостно передавать такую весть, да что поделаешь, ведь это правда.

Друзья расспрашивают друг друга о товарищах по батальону. И кого бы они ни назвали, каждый либо убит, либо пропал без вести. Да, новости неутешительные.

- Эх, - со вздохом произносит Вася, - не стало батальона.

Друзья замолкают. О чем говорить?

Петро смотрит сквозь заграждение на наших товарищей.

- А как ваши дела? - спрашивает он.

Вася не отвечает. И без слов все понятно...

Два немецких солдата по обе стороны проволоки бросаются разгонять друзей.

- Вег! Вег! - кричат они еще издали.

Те расходятся. Немец догоняет Васю и стволом винтовки тычет ему в спину.

Я уже несколько дней не видел Василия Петровича. Где он? Неужели удалось ему вырваться, убежать? Но сейчас я вдруг слышу его голос:

- Ребята, - обращается он к новичкам. - Не прихватили случайно какую-нибудь газету?

Те не отвечают. Но едва стемнело, в нашу сторону полетели камешки. Заработала полевая почта военнопленных. Из записок, привязанных к камешкам, кое-что мы узнали о войне. В наших руках оказался даже номер "Правды".

Василий Петрович чем-то очень доволен сегодня: подпоясался поверх гимнастерки веревкой, сдвинул пилотку на затылок. Он щупает свою густо разросшуюся бороду и говорит:

- Побриться бы!

- А где бритву возьмешь?

- Постойте-ка, братцы, - спохватывается один. - Я же парикмахер... Мастер первого класса, еще в салонах Харькова работал!

Он поднялся с места, направился к полуразвалившейся стене и вернулся с несколькими кирпичами, которые начал складывать один на другой. Мы с интересом наблюдали за ним.

"Мастер первого класса" разыскал пару осколков стекла, со звоном поточил их один о другой и точным движением пальцев, присущим только парикмахерам, проверил острие.

- Добре! - сказал он с улыбкой. - Зараз мы откроем парикмахерскую номер один.

Я и раньше слышал, что стеклом можно бриться, а теперь смог наглядно убедиться в этом.