Михаил Алексеев - Через годы, через расстояния

Отплакавшись, вытерли досуха глаза. Бледность проступила на лицах.

– Вы, наверное, голодны, девчата?

Молчат.

– Да, что же я за болван такой? Можно ли спрашивать? - Я покликал к себе ширяевских ребятишек. - Ребята, у вас дома не найдется что-нибудь поесть?

– Тильки молоко. Корову от хвашистив сховалы.

– Это уже немало! - воскликнул Юрка. - Ну а в твоей хате? - повернулся он к другому.

– Тильки мамалыги трохи.

– Пойдет и мамалыга! От нее уже Румынией пахнет!.. ну а у тебя? повернулся Юрка к третьему, самому юному их них.

– Ничего нема, - грустно обронил малец.

– А ты вспомни-ка, вспомни, хлопец.... Может, что-то найдется.

– Мабудь, яиц с пяток.

– Так это ж целая яичница! - восторженно взревел Юрка.

После того как ширяевские запасы были выяснены, я попросил:

– Вот что, ребята, связистки наши давно ничего не ели. Ведите их к себе и покормите. Им ведь еще далеко идти. До самой аж Румынии. Ну как, покормите?

– Покормим! - ответил за всех старший.

Вера быстро сориентировалась, взяла под руку паренька, у которого дома было молоко. Рита быстренько подошла к мальчишке, в доме которого ждал их пяток яиц, ну а молчаливая и угрюмоватая Галя пошла в самую отдаленную хату вслед за мальчиком, чтобы угоститься мамалыгой. Мы распрощались с ними при входе в село и, не задерживаясь в Ширяеве, отправились дальше, на юго-запад, к Днестру.

До самого конца войны, да и первые месяцы после войны, нигде эти военные люди больше не встречались....

А потом случилось вот что.

Я работал уже в армейской газете "За Родину". Редакция ее располагалась в курортном городке Венгрии - Балатон-Фюрете. Однажды начальник издательства гвардии капитан Колыхалов привез из-за Балатона, от станции, с которой отправлялись первые партии демобилизованных, трех девушек, уже успевших сменить военную форму на гражданские платья. Перед тем как отправиться на Родину, каждая из них вспомнила, что ехать ей, собственно, не к кому: у одной отец с матерью померли, у другой - погибли в оккупации, у третьей осталась одна сестра, и та живет где-то далеко в Сибири. Колыхалов быстро оценил ситуацию и принялся уговаривать девчат, чтобы они остались на год-другой в армии в качестве вольнонаемных. Научим, мол, вас, будете в редакции наборщицами, а Галя-связистка будет принимать сводки Совинформбюро (они продолжали выходить). Подзаработаете, мол, деньжат, приоденетесь как следует, и тогда уж можно и домой. Подмигнув, пообещал и женишков подыскать: в редакции-де немало холостяков....

Сразу замечу, что ни я Галю, ни Галя меня поначалу не узнала. Что значит - поначалу? Встреча на ширяевской горе была так коротка, к тому же девушка держалась почему-то дальше от нас с Юркой, так что я и не смог запомнить ее. А вот тут, в редакции, я почувствовал, что все чаще и все тревожнее стал поглядывать на эту молчаливую, гордую девушку. И прошло немало времени, прежде чем мы потянулись друг к другу. И настал момент, когда я, отправляясь в очередную командировку в полки, сказал ей:

– Вот что, Галя. Я уезжаю на неделю. А ты забирай свой чемоданчик и перебирайся в мою комнату, ясно?

Она вспыхнула и ничего не сказала.

Через неделю я вернулся и не узнал своей холостяцкой комнаты. Прямо перед входом на противоположной стене распростерла крылья какая-то огромная птица с хищным клювом и обнаженными когтями, ниже - зеркало, окаймленное нарядным полотенцем, а чуть сбоку столик с белоснежной скатертью. И кровать совершенно преображенная, с куполом пестрых разнокалиберных подушек: откуда только она взяла их?!

Кончилась моя холостяцкая жизнь.

Прошло три года. Мы живем в Вене, работаем уже в газете Центральной группы войск "За честь Родины". Рожденной уже тут дочери Наташе исполнилось два года. В какой-то тихий час захотелось вспомнить фронтовые пути-дороги. Чаще всего, как это и бывает, звучало слово: "А помнишь?" Оно будет звучать, тревожа сердце и будоража память, до тех пор, покуда не покинет это мир последний ветеран. "А помнишь?" - спрашивали мы друг друга с женой. Она вдруг попросила:

– Расскажи, что тебе запомнилось больше всего из фронтовых встреч, или про какой-нибудь эпизод....

И надо же было случиться такому! Почему-то из всего виденного и пережитого на войне мне вдруг вспомнилась гора перед Ширяевом, три девушки-связистки, похоронная команда из двенадцати-четырнадцатилетних мальчишек. Я начал было рассказывать, как вдруг увидел, что моя жена вспыхнула, покраснела так, что из глаз брызнули слезы. И только тут, в эту минуту, в этот миг мы узнали друг друга: "Так это же был он, синеглазый, в полушубке белом!" - подумала она. "Так это же та Галя, которая сидела в сторонке и не подходила к нам!" - подумал я с заколотившимся сердцем.