Андрей Васильченко - Сексуальный миф Третьего Рейха

Прагматичный Геббельс вообще всегда выступал с диаметрально противоположных позиций. В 1942 году он задался вопросом: должны ли изящные балерины нести трудовую повинность, где бы они стали «жирными и неловкими»? С одобрения фюрера он нашел путь решения подобной проблемы. Эти девушки использовались там, где не наносился урон их танцевальному изяществу. Для них были созданы специальные курсы. Впрочем, и эта затея показалась Геббельсу неудачной. В те дни он писал в своем дневнике: «Это прискорбное состояние дел в государстве, когда балерины и певицы должны освобождаться от трудовой повинности специальным указом фюрера, тем самым создавая в сфере немецкого искусства некий анклав, в котором изящество и красота могут безопасно существовать без риска быть подвергнутыми брутальной маскулинизации». Для пророков наподобие Розенберга подобная точка зрения была слишком мирской, слишком светской. Но Геббельс правильно поставил акценты – в условиях использования женщин на военных предприятиях ни о какой истинной женственности речи не шло.

Мнение относительно женского изящества и критику по поводу маскулинизации женщин, конечно, могли высказывать только очень высокопоставленные нацисты. Большинство же членов партии были вынуждены придерживаться официальной позиции НСДАП и нацистского этикета. Функционеры добросовестно следовали линии, которая была спущена сверху. И тут не обходилось без противоречий, которыми была полна вся жизнь в Третьем рейхе.

В первые дни начала Второй мировой войны последовало министерское распоряжение, фактически запрещавшее западные танцы. Региональный чин в Кобленце, отвечавший за партийную пропаганду и культурное просвещение, подготовил для гауляйтера проект решения, которым подвергались запрету танцы в стиле «свинг» (линдихоп и т. д). Они приравнивались к культурному извращению. После подобного запрета любители танцев украшали залы плакатами с недвусмысленными намеками: «Удовольствие не роняет достоинства».

Во многих городах полиция проводила рейды по ресторанам, выявляя курящих женщин. Специальный полицейский уполномоченный в Эрфурте пошел еще дальше – он призвал жителей напоминать всем женщинам о вреде курения и обязанностях матери. Подобные во многом нелепые мероприятия стали следствием пропагандистской неопределенности, которая царила среди руководства Третьего рейха. Там предпочитали ограничиваться общими заявлениями о достоинстве немецкой женщины, его простого поведения, отвращения к украшениям и изысканным нарядам, ее естественного материнского изящества. Но вместе с тем не было никаких конкретных указаний о нормах поведения и правилах специфического нацистского этикета. Любое указание по этому поводу с готовностью подхватывалось мелкими партийными функционерами, что в итоге приводило не просто к произволу, но и вопиющей несогласованности.

Культурные пессимисты, помешанные на тевтонских ценностях, в изменениях тогдашней моды видели результат воздействия на общество вырождающейся, дегенеративной городской цивилизации. Но новые правители Германии подходили к этому вопросу с опаской. При этом открыто высказываться, давая какие-то конкретные оценки, побаивались. Вспомним хотя бы реакцию Гитлера на униформу «Союза немецких девочек». Но с другой стороны находились дремучие консерваторы, которые яростно нападали на любые новые веяния. Одним из лидеров таковых был священник Курт Энгельбрехт. С яростью, достойной любого клерикала, он обрушивался на стремление к показной роскоши. В модных новинках он видел только лишь проявление порочной чувственности, греховного эротизма и необузданной животной страсти. По его мнению, немецкая женщина должна была одеваться просто и благородно. «Броские цвета и яркие материал подходят только шлюхам», – провозглашал он. На культурном уровне у обывателя появился новый образ врага: это парижская проститутка, которая обшивалась у еврейских портных, диктуя моду немецким женщинам. Французская мода провозглашалась позором. Дело доходило до абсурда. Немецкий дух теперь должен был проникать даже в такое тривиальное дело, как приобретение женщинами шляпок. В этом вопросе тоталитарному государству даже не требовалось насильственно вмешиваться в эту сферу частной жизни. «Диктатура вкусов» осуществлялась при помощи пуританских обывателей, фанатичных буржуа. Героиня одного из модных в те времена романов отказалась от пудры и косметики. Это был само собой разумеющий шаг, так как женщина решила пойти навстречу убеждениям мужа, который величаво заявлял: «У меня есть пена для бритья, флакон одеколона и душ. Это – все, что мне требуется!»