Юрий Зобнин - Дмитрий Мережковский - Жизнь и деяния

Затем наступают напряженные дни формирования Временного правительства – и настроение у Мережковских начинает резко меняться: становится ясно, что депутаты Думы (в большинстве своем их знакомые) не готовы к активной политической роли, пасуют перед слепой «революционностью» толпы, на которую опирается противостоящий Думе Совет рабочих и солдатских депутатов. Некоторое время все их надежды связаны с Керенским, который лихорадочно пытался создать дееспособную коалиционную правительственную группу (сам он единственный из членов Временного правительства был и членом Совета).

Керенский был в эти дни у них один раз 14 марта («инкогнито», как выразился сам Александр Федорович) и произвел самое благоприятное впечатление. Однако уже через десять дней, 25 марта, Мережковский, вызванный по требованию Керенского в министерство для беседы о «военной декларации Временного правительства» (вопрос о возможности продолжения войны и ее целях был тогда ключевым), вернулся совершенно растерянным. По его словам, он застал Керенского в полном смятении, «умом за разумом», – тот жаловался на давление «кучки фанатиков» из Совета, требовавшей сепаратного мира с Германией и выхода России из Антанты, плохо понимал собеседника и производил впечатление деморализованного человека.

– Я его пугал Лениным, ведь он на носу, – говорил Мережковский. – Приедет, повернет Совет, куда захочет, вот тогда вы, правительство, запоете! А Керенский только уверял меня, что и сам Ленина боится… Бегал без толку из угла в угол по комнате… Нелепость какая-то!

С этого момента Мережковский начал бесконечно повторять:

– Увидите: нашу судьбу будет решать Ленин! Ленин решит нашу судьбу!

Гиппиус это надоело: она прозвала Мережковского «Кассандрушкой» и сравнивала его «ленинский кошмар» с таинственным тургеневским «Тришкой», которого никто не видел, но все боялись.

А по приезде «Ильича» в немецком запломбированном вагоне, после исторической речи с броневика перед Финляндским вокзалом («Да здравствует социалистическая революция!»), Гиппиус сказала: «Ну, вот и приехал, наконец, этот Тришка-Ленин!»

Мережковский только пожал плечами.

8 апреля Мережковские и Философов, как обычно, уезжают из Петрограда на юг – в Кисловодск; вернулись же – только 8 августа.

Здесь уместно вспомнить, что иногда Мережковского пытаются представить чуть ли не «тайным советником» Керенского (а вместе с ним и…) в 1917 году, ссылаясь обычно на связи Мережковских и Философова с русским «политическим масонством» в 1915–1916 годах. Связи такие действительно были – и не только с Керенским, но и с П. М. Макаровым, А. А. Демичевым, А. Я. Гальпериным, также входившими в аппарат Временного правительства (Гальперин даже утверждал, что Мережковские были приняты в «специально созданную для них ложу»; насколько это соответствует действительности – трудно судить, ибо масонский «мистический рационализм», трактовка Библии с «аллегорических» позиций и отрицание христианского догмата Троичности плохо вяжутся с убеждениями Дмитрия Сергеевича). Однако отсутствие Мережковских в Петрограде в самые «горячие» для Временного правительства дни наглядно доказывает, что никакой особой (ни явной, ни «тайной») роли в происходящем они не играли.

Августовский Петроград 1917 года поразил Мережковских: страшный, грязный, заваленный подсолнечной шелухой, с бандами полусолдат, полудезертиров, шатающихся по главным улицам.

Мережковских встречал Борис Савинков, приехавший вместе с Фондаминским «делать революцию» в самый день отбытия тех в Кисловодск (они разминулись буквально на несколько часов). За прошедшие несколько месяцев Савинков успел побывать комиссаром 7-й армии Юго-Западного фронта, блестяще себя зарекомендовать, организовав среди всеобщего развала и анархии боеспособные части, стал затем товарищем военного министра (этот пост совмещал с премьерством сам Керенский). Сейчас Савинков фактически возглавлял военное министерство России.

Савинков (во френче, при портупее, в сапогах) мерил тяжелыми шагами гостиную Мережковских, спокойно и твердо рассказывал:

– Положение очень тяжелое. Немцы наступают. У нас ожидаются территориальные потери: на севере – Рига и далее до Нарвы, на юге – Молдавия и Бессарабия. Внутренний развал экономический и политический – полный. Дорога каждая минута, ибо эти минуты – предпоследние. Необходимо ввести военное положение по всей России. Милитаризировать железные дороги. Ввести смертную казнь за военные преступления, за дезертирство. Иначе – всему конец. Послезавтра должен приехать из Ставки главнокомандующий – генерал Корнилов. Необходима твердая власть. Триумвират – Керенский, Корнилов и ваш покорный слуга.