Анастасия Ерохина - Айгу! Они не едят личинок шелкопряда!

На ферме всё было сделано с размахом. Если парник, то огромный, уходящий за горизонт, с ровными рядами кустиков перца. Если поле, то необъятное, сплошь засаженное ростками риса — по четыре в одну лунку. И кухня оказалась тоже под стать всей ферме: в большом зале было достаточно столов и стульев, чтобы накормить человек сто. На кухне имелись духовки, варочные поверхности, горелки, большие раковины, огромный промышленный холодильник, и всё это тускло серебрилось в полумраке. Даже питьевая вода появлялась не из банального пластмассового бака, а из исполинского автомата с космическим дизайном. Он умел не только выдавать воду любой температуры, но и производил лёд, а ещё наигрывал приятные мелодии.

Приготовления к обеду заняли буквально пять минут. Пока одни волонтёры мыли руки в многочисленных раковинах, другие достали чистые тарелки и несколько металлических ёмкостей из холодильника. В них хранились разнообразные корейские соления — кимчи, маринованная редька кактуги и ещё много другой приготовленной таким же образом зелени. Эти блюда объединяло одно — острота. В суете незаметно для нас появилась миссис О, подвижная, как капелька ртути. Она быстро перекатывалась по кухне и ловко расставляла всё по своим местам — поддоны с соленьями оказались в ряд на столе, тарелки и палочки для еды — горой рядом с рисоваркой, распахнутой её ловкими руками и уже источающей аппетитный пар. Оставалось только схватить тарелку с палочками и встать в очередь. Так проходил практически каждый приём пищи, после которого волонтёры убирали все вещи на свои места и мыли посуду.

Сам мистер О был большой шутник. Смеялся он резко и громко, и это гоготанье неизменно вызывало цепную реакцию из улыбок и смеха. Несмотря на то, что он не говорил по-английски, а мы и все остальные волонтёры — по-корейски, шутки были понятными и простыми. Например, наслушавшись наших с Пашей разговоров между собой, мистер О воодушевился и начал имитировать русскую речь, полное незнание которой компенсировал активным использованием жестов и мимики. Вот, например, скажет он: «Ай ров ю!», и две взметнувшиеся вверх руки складываются над головой в подобие сердца. Известное каждому корейцу слово «кимчи» переиначивалось на русский лад в «крымчи», как и многие другие слова, в которые мистер О добавлял раскатистый звук «р-р-р-р», считая его отличительной особенностью нашего языка. Шутили и мы. Свой утренний кофе, заваренный в суповой миске за неимением большой кружки, я называла «копи чиге» — «копи» означает по-корейски кофе, а «чиге» представляет собой густой суп, традиционно подаваемый на стол в глиняном горшке. Мистер О юмор ценил и ржал, как конь.

Иногда миссис О вносила разнообразие в наш скудный рацион — варила суп с кимчи или жарила колбасу с яйцами. Паша, неспособный есть острые корейские соления, каждый раз промывал зелень под струёй горячей воды, чтобы смыть перец. Его непереносимость привычной корейцам пищи вызывала живое сочувствие миссис О. Нажарив маленьких зелёных перчиков, она с материнской заботой потчевала ими Пашу, уверяя, что они совсем маленькие и вовсе не острые! Но даже недоразвитый перец, не набравший ещё полную силу, был для него слишком резким, и позже миссис О переключилась на другие продукты, предлагая то хрустящую морскую капусту в соли и сахаре, то белоснежный соевый творог тофу. «Айгу!» — вздыхала жена фермера, качая головой. Языковой барьер не допускал между нами полноценной коммуникации, но наверняка она говорила что-то вроде: «Ну и ну! Как же можно не есть острое! Ведь это так вкусно!». Не меньшее удивление у неё вызывал и факт, что мы не едим личинок шелкопряда, нежно любимых корейцами. «Айгу! Ну и дела!» — качала головой добрая миссис О. Эти личинки, а скорее куколки, мы однажды купили в стаканчике у торговки на пляже Хэундэ в городе Пусан, но вынуждены были признать, что ничего более противного не пробовали. Корейцы же их едят, как семечки, невзирая на неприятный запах и тот факт, что гадкие куколки прыскают во рту солёной жидкостью.

Мистер О, в отличие от нас, перец очень любил и ел его, макая в перцовую пасту, хотя при этом явно испытывал мучения. Однажды ему попался маленький, но очень злой зелёный перчик, и мистер О, попробовав кусочек, долго смотрел на оставшийся в руке огрызок, будто не веря, что этот малютка такой острый. Он откусил ещё, прожевал, переменился в лице и накрыл голову полотенцем, и долго тёр им лицо. А потом вылез, весь красный и всклокоченный, потянул руками себя за волосы вверх и шумно вздохнул. Остатки перца мистер О бережно завернул в салфетку и отложил до следующего раза.