Михаил Левидов - Путешествие в некоторые отдаленные страны мысли и чувства Джонатана Свифта, сначала исследователя, а потом воина в несколь

Всю свою жизнь Свифт чувствовал себя просто, естественно и свободно – в народе, среди громадной, безымянной людской толщи. Его пешеходные прогулки каждое лето в эти годы в Лейстер и даже в Лондон объяснялись не только соображениями экономии, не только заботой о здоровье. Ему нравилось идти не спеша по большой дороге, встречаться с людьми – «простыми людьми», – люди с положением пользуются иными способами передвижения; вступать со спутниками в долгие беседы, ночевать в постоялых дворах с вывеской – ночлег за пенни; правда, Свифт предпочитает заплатить больше и получить отдельную комнату – он любит спать в чистой постели. Но сидеть в большой комнате постоялого двора у огня в дождливую ночь, слушать больше, чем говорить, слушать про нехитрые житейские дела, про маленькие радости, горькие обиды, наблюдать и изучать это существо, именуемое человеком, – подчас с горькой иронией или с тихой тоской – это любит Свифт. Превращалась горькая ирония в бешеный гнев, а тихая тоска в концентрированную ненависть, но не в комнате постоялого двора, а в залах Мур-Парка: блестящее общество аристократов было несравненно более питательной пищей для свифтовской ненависти и гнева, нежели плебейская толпа, давало больше материала для него, так явственно видевшего через блестящую оболочку мелкие страсти и злобную глупость. Положение сельского священника не привлекало его, но не потому, что он стремился в гостиные аристократов, а только потому, что это положение – как он боялся, и основательно боялся, – создаст неодолимые препятствия тем туманным планам, что возникали у него, когда думал он о будущем.

А планы были. Связанные, очевидно, со «Сказкой бочки» и «Битвой книг». Однако оба произведения лежали еще в письменном столе Свифта, где они и остаются вплоть до 1704 года. Но легко понять, что путь в литературу ему широко открыт при том условии, если житейские обстоятельства не загонят его в провинциальную дыру. Приходский священник – не блестящая перспектива; но приходский священник в одном из приходов Лондона – это совсем другое дело.

Еще когда жив был сэр Уильям, шла речь об этом плане. Больше того – казалось, вопрос уже решен. Через сэра Уильяма было получено обещание одной очень важной особы помочь Свифту получить пребенду в лучшем лондонском приходе – вестминстерском: владелец пребенды – пребендарий – зачисляется в штат церкви, несет определенные служебные церковные функции и получает специально выделенную часть общецерковных доходов. Пребендарий вестминстерского прихода – это прекрасное положение. Кто же эта важная особа? Сам король Вильгельм! Не нужно удивляться. – сэр Уильям друг короля. Свифт уже имел честь быть представленным королю, получил даже однажды от него лестное предложение, впрочем отклоненное. Нет сомнения, что король свое обещание выполнит… если только он не забыл о нем.

Свифт отправляется в Лондон – напоминать.

Личной аудиенции у короля добиться трудно. Но можно ведь воспользоваться связями с этими знатными джентльменами, так любезно беседовавшими со Свифтом в Мур-Парке. Один из них, лорд Ромни, любезно соглашается передать королю прошение и замолвить словечко за Свифта.

Прошение подано. Одно. Другое. Третье.

Нет ответа.

А стороной Свифт узнает, что лорд Ромни солгал не поморщившись; да и зачем бы ему нужно было хлопотать за бывшего секретаря умершего вельможи!

Ложь! Автору ли «Сказки бочки» не знать о роли лжи в человеческих отношениях? Да, но одно дело, когда об этом явлении пишешь в философском памфлете, и совсем другое, когда с обычной, с вульгарнейшей ложью встречаешься на практике, причем эта практика касается непосредственно тебя! Тогда кажется, что до этого момента лжи никогда и не существовало, тогда кажется, что ты первый за всю историю человечества обманутый человек… Велик гнев Свифта и несколько комичен: оказывается, что не только он «совершенствует род людской», но и самый вульгарный представитель этого рода может его кой-чему научить.

Свифт не сдается. Он добьется желанного места. И он будет действовать как настоящий, практический, жизненный человек. Ему ли, так хорошо знающему все пружины действий человеческих, не победить!

Кроме лжи есть еще на свете лесть. Все смертные любят лесть. Король – он больше других смертных. Естественно, что больше других смертных любит он лесть. Так будем же действовать в духе этого нехитрого силлогизма: слишком элементарен он, чтоб найти место на страницах «Сказки бочки», но для обыденной жизни вполне пригоден. Итак, будем льстить.