Array Array - ПОСЛЕ ГИППОКРАТА

Но иногда газета мне все-таки попадает в руки.

Продолжаю читать газету, которую начал позавчера. Называется АиФ. Там что ни статья, то откровение: вырастили зубастых кур и так далее. И напечатано интервью с директором НИИ трансплантологии.

Директор в ответ на вопрос корреспондента ответил, что технически пересадить голову можно, но его смущают моральные аспекты.

Я, наверно, совсем отстал от современной науки. Но шесть лет тому назад, в больнице, у нас было принято считать, что при анатомическом перерыве спинного мозга наступает дело-дрянь и ни хрена не восстанавливается. Как же они будут шить эту голову?

И мораль, конечно, имеет место. Если у кого-то голова больная, а туловище здоровое, то туловище можно взять в качестве донорского симптомокомплекса. Определяется ли личность головой? Каким именем будут называть акцептора туловища? И не явится ли акцептором само туловище, то есть все наоборот, а дающий голову - донором?

Но идея заманчивая, конечно. Это всем будет только лучше, если поймать какого-нибудь дебила, отпилить ему голову и пришить новую - от писателя, скажем, который скоро скончается от цирроза печени.

Меня надо приковать наручниками к батарее и никуда вообще не выпускать, потому что расстройство не то что сплошное, а просто одно и то же, одинаковое, изо дня в день.

Пошел в аптеку за анальгином.

Передо мной - гладкая дородная дура (это я заранее, потому что потом там были поиски денежки в кошельке, спрашивание мешочка, отказ купить мешочек за два пятьдесят, спрашивание о бесплатном мешочке, сожаление по поводу отсутствия в природе такого мешочка - все это ерунда, я и не буду про это писать); спросила валидол.

"И вот этих четыре штучки, как они называются" (променад через всю аптеку): Аскорбиночка!

Аптекарша, которой я всегда почему-то побаиваюсь, не расслышала. Ей послышалось, что нужен арбидол, а не валидол.

- Взрослый или детский?

- А давайте и взрослый, и детский...

Детский валидол, умереть.

На разбирательство ушло еще какое-то время, и мне расхотелось анальгину.

Поступила старушка.

Курлы-бурлы, да бурлы-курлы. Буйная, привязали.

Рядом сосед лежит, вокруг него советские самолеты летают.

Вот они так лежали курлы-бурлы, а потом он ей вдруг злобно говорит:

- Дура!

А она ему:

- Сам дурак!

Доктор заинтересовался: а по-каковски же вы это говорите?

- Вам этого не понять. Это очень древнее эльфийское наречие.

Доктор даже грузить ее не стал галоперидолом, чтобы другая смена послушала.

Мы вернемся к истокам. Когда гуманной медициной гуманно правили гуманные Мудров, Пирогов... его заспиртованные препараты до сих пор где-то хранятся как образцы врачебного мастерства. Кудесник, пильщик, топограф.

Срезы такие анатомические. Мясные.

Доктор пришел к главному и сказал, что ему надоело лечить белую горячку галоперидолом. Для тех, кто боится этого слова, применим эвфемизм: ставить галочку.

Не надо больше ставить галочку.

Надо похмелять.

Главный растроганно согласился.

- Я теперь полсоточки ставлю, - трубит доктор. - Достаточно, да. На подносе стоят, обычно стаканчика три. Спиртик, конечно. Трое обычно и выступают.

Я отработал вечернюю смену в петергофской поликлинике, выпил пивка, сел в электричку и поехал домой.

В тамбуре вместе со мной курили сотрудники Петергофского Музея-Дворца-Заповедника. Это были Петр Первый и его дружок Меншиков.

Переодетые, они были много пьянее меня.

Между нами завязалась дружеская беседа.

Царь Петр все больше курил, балагурил Меншиков.

Я рассказывал, что работаю участковым доктором-невропатологом. Что очень много и долго работаю, очень стараюсь, очень люблю людей, особенно пожилых. Что ни с кого не беру денег - и это правда. Что принимаю без номерка. Что я еще очень молод и верю в то, что все может быть замечательно.

У Меншикова слезились глаза. Петр в треуголке молчал и смотрел в окно на проплывавший мимо колхоз Красные Зори.

- Не меняйся! - с чувством попросил Меншиков, повидавший - надо думать - государевых докторов. - Только не меняйся!...

Я обнял его.

Он только качал головой и умиленно смотрел на меня, не веря в ангела.

- Я не изменюсь, - торжественно пообещал я Меншикову.

Но я обманул его. Я изменился.

Есть такой психиатрический термин.