Array Array - Житница сердоболия

Все говорят: нищая медицина, а в ней сорок сороков градусников.

Та же самая медсестричка в ответ на утреннее распоряжение выпустить больную мужскую мочу, сказала, что она не будет этого делать, потому что утром ей это мужчине делать неприятно.

Самоубийца выбрал нетривиальный способ покончить с собой: выстрелил себе в рот из ракетницы, дело было на седьмом этаже.

Первыми приехали пожарные, потому что отовсюду валил дым.

Следом ехала Скорая Помощь: медленно, так медленно, насколько это возможно.

Но эта сволочь, как выразился доктор, дождался. Ему снесло полбашни, и он жил. Забили ватой кое-как, погрузили, повезли лечиться с видами на последующую реабилитацию в курортной зоне.

Мой приятель доктор попал в беду: был заподозрен в пьяном служебном времени.

- А мы и выпили-то с фельдшером бутылку пива, - изумленно рассказывал он мне. - Ходим себе, ничего.

На него орали:

- Вы и когда губернаторского отца отвозили - от вас и тогда пахло!

Потом зловеще добавили:

- Сейчас мы вызовем ЛКС.

ЛКС - линейно-контрольная служба, карательно-дознавательная мобильная структура.

Приятель-доктор посмотрел на часы: без пяти минут девять, вечер.

- Не успеете, - подмигнул он. - Не доедут. А смена кончается.

В восемь минут десятого он отпер служебный шкафчик, вынул бутылку водки и ополовинил ее.

- Имею право, - подмигнул он усиленнее. - Я уже сменился!

- Вы сами уволитесь или как? - спросили у него.

В общем, неприятности. Не уволят, но будут ругать. На всякий случай мой друг пошел и взял себе больничный у хирурга, диагноз не разобрал даже я: нечто вроде хондроплексита.

- Вот, - говорит, - хожу на физиотерапию. Только что пришел. Сейчас и физиотерапевт придет.

Пауза. Я слышу из трубки, как он затягивается беломориной.

- Мы ведь тут все соседи, - вздох приятеля приобретает форму дымного облака. - Вот он и придет. Его хирург принесет. А то он здоровый очень, его волочить надо...

Лето Господне, 2004. Вчера случился переполох: малолетняя дочерь потеряла гусеницу, которую отловила, принесла в коробочке с листьями и цветочками и обещала устроить ей райскую жизнь; гусеница скрылась, но обещание дочка сдержала: с удовольствием на ночь глядя, хозяева дачи пригнали бытовой газенваген и щедро полили себе огород там, где он растет у них - ядохимикатами. И гусеница поползла себя в рай, превращаться в бабочку. Но что-то там не сложилось у нее со Святым Петром, да и Франциск отлучился, спорить с Клопским.

Ночью гусеница - похоже, это была она - уже вернулась из рая, побывав там и оставив в этом месте о себе дурную память. Что-то шлепнулось мне на голову и запуталось в редких волосах, желая шелкопрядства; не желая разбираться в этих перемещениях и переливаниях из пустого в порожнее, я вырвал это существо, чужое, из волос и метнул на пол, много ниже рая, к моим носкам и шлепанцам.

Возможно, это была не гусеница, а ночная литературная мысль, недооцененная. То есть Куколка. Помните - Маяковский записывал ночью, спросонок, горелой спичкой на коробке про "единственную ногу", которая приснилась ему и которую он, будь он взорванным солдатом, хотел беречь, как тело любимой, то есть наоборот - тело любимой он бы берег, как взорванный солдат бережет единственную ногу.

Ну, не знаю.

Я и вообще без ног видел двести человек - вот уж они устраивали своим любимым варьете, и всему неврологическому отделению. Жаль их конечно, бедняг. Жен. Отделение. И двести человек.

Возьмемся за старое.

Место действия - подстанция Скорой Помощи.

Фельдшер явился на смену. Пьянющий не то что в жопу, но в дым, потому что жопу берег для других целей. Будучи пикантным мужчиной уважаемой ныне ориентации.

Что делать?

Да ничего.

Положили на носилки, загрузили в караульную скорую и отвезли стеречь Патриарха. Тот как раз остановился в Питере, в связи с тихвинскими чудесами, в женском монастыре на Карповке (всегда там останавливается - странновато, да?)

В общем, за Патриарха можно было не волноваться. Ситуация под контролем.

Итак, история семейная.

Мой отчим, видный дохтур, уложил к себе в больничку свою мачеху осьмидесяти лет. Такое вот сложное родство.

Дело в том, что бабушка, вполне физически крепкая и состоящая с нами в контакте лет двадцать, стала вязать узлы, куда-то собираться. Деньги, жалуется, у нее украли, надо сходить в милицию получить. Семнадцать тысяч якобы пенсия. И родичей моих она знать не знает (Они поженились? - (да, в 1979 году) - Я не знала...), но пасынка своего, моего отчима, признает. Правда, не знаю, за кого. Удивляется: разве его уже выпустили из тюрьмы? По комнате ее ходят некие люди, но это неважно, они ей не мешают. Они идут с работы к себе домой, а у нее курят.