Евгений Харин: Zвуки Времени

На Косолаповском жил единственный из нас женатый – Игорь. Молодежь собиралась у него выпивать. Однажды подсевший к нашей компании знакомец детства Витя Жуков, в последствии допившийся до Ганинского санатория (именуемого в просторечии Раковка), "для крепости" влил в мой стакан с вином свое пиво. С непривычки к местным изыскам, мне стало тоскливо, и бывшей однокласснице пришлось бежать домой за нашатырем: "Не умеешь – так не пей!"

Как-то субботним утром на пути в Город мы с Максимовым остановились на переулке, где уже собралась компания. Игорь изредка тюкал топором чурки дров, ставя их на здоровенный пень.

Воспользовавшись перерывом в работе, на нем расположилась хозяйская кошка. Игорь, в шутку, занес над ней топор и спросил: "Рубить?" -

"Руби! Руби!" – весело закричали в ответ. Он как-то очень медленно опустил свое орудие… Кошка, перебирая одними передними лапами, ползла КУДА-ТО. Девки орали на Игоря, а он стоял молча, слегка смущенный.

В другом соседнем переулке – Матросова – все еще жил мой одноклассник по пятой школе и друг детства Тебеньков. Вместо армии за склонность к мелкому хулиганству, уходящую корнями в уже далекие года, Саня успел побывать в иной "школе жизни". Прославился он своей склонностью (явно сексуального характера) мочиться в карманы драповых пальто, пылившихся на вешалке большого магазина под названием "Первый Номер". Мог для забавы высыпать корзину снега на задремавшего друга. Семейка Рыжего Тебеня тоже не отставала. Сестра в дурном настроении резала пьяницу отца. После третьей попытки ее лишили этого удовольствия. Их мать отравилась уксусной кислотой – в те времена это был общедоступный способ покинуть поднадоевший мир.

Мучения продолжаются две недели пока не откажут почки, забитые продуктами некроза обожженных внутренностей.

Мой новый приятель Грехов оказался потомком известной слободской купеческой фамилии. В легком подпитии он любит демонстрировать доставшиеся ему по наследству чашечки из полупрозрачного восточного фарфора, а так же, старые фото с усачами в мундирах и с шашками на боку. Жил он с матерью и не столь родовитым отчимом на Мельничном переулке, имел свою небольшую комнатку, где его всегда можно было застать после первой смены лежащим на диване возле радиолы. Рядом, из гробика пепельницы, бывшей консервной банки, подавал последние признаки жизни безвестный окурок. Лицо отдыхающего неизменно прикрывал от мух журнал "Вокруг Света". Вернувшись из армии, Вовик не встал на учет в комсомоле, чем избавил себя от излишней финансовой и психологической загрузки. Летом он познакомился с симпатичной чуть полненькой брюнеткой Женей, которая жила в двухэтажном кирпичном доме на восточном склоне Косаревского Лога.

Однажды после танцев мы втроем оказались во дворе ее дома. Они стояли рядом – я был явно лишним, но медлил. Она, обращаясь ко мне, сказала: "А ты уходи!" "Жень, подожди, я сейчас" – промолвил Добряк, но я уже покидал их райские кущи.

Вовик обожал мелодию из "Шербургских Зонтиков".

Как и все парни, Грехов мечтал приобрести мотоцикл, желательно красавицу "Яву", даже получил права. Но для этого надо было год копить деньги, а затем ехать куда-то далеко, где вожделенный товар бывал в свободной продаже. Осуществление мечты отсрочилось на много лет.

Однажды с одноклассниками, где-то в сарае, мы выпили спирта, вынесенного с завода в зеленом шарике, о чем прозрачно намекал соответствующий цвет жидкости. Пошли в ДК. Там в перерыве на сцене меня познакомили с Емелей. Тот играл в ансамбле, учился на юриста, был меломаном и жил рядом со мной. После я бывал у него дома, – обменивались пластинками и записями. На стене в спальне мои эстетические чувства тревожила троица приличных икон.

В наших магазинах товаров для молодежи практически не было. Вот и решили мы втроем с друзьями, как это делали тогда многие, съездить на выходной в Москву, развлечься и может, чего купить. Я, как недавний житель Столицы, шел за проводника. Поездка эта осталась в памяти. Мои спутники к тому времени нигде кроме армии не бывали, а потому все приключение вызывало у них дикий восторг. Для начала еще в Кирове купили три бутылки местной бормотухи – отвратительного тошнотворного пойла. В те времена все спирт заводы, разливали из привозного сусла дешевое вино в бутылки по 0,8 л, называемые в народе "огнетушителями".

Утром я проснулся под шорох веника и злобные выговоры проводницы:

"Ездят тут всякие алкаши! Койку обоссали, кран в туалете свернули!"