Валерий Демин - Циолковский

9. Оно ограничивает свободу насильников и делает их безвредными, но не мстит им.

10. Основою всего считает мысль, руководимую мировым знанием и опытом, т. е. наукой.

11. Всякая мысль и слово свободны, пока не сопровождаются насилием.

12. Оно распространяет знания.

13. Оно отыскивает даровитых людей и использует их на общее благо.

14. Оно исследует недра Земли и ищет в них богатства.

15. Оно использует всевозможные силы природы.

16. Оно всячески способствует развитию промышленности.

17. Оно земледелие считает одной из отраслей промышленности».

Положа руку на сердце, можно с полным основанием утверждать, что из 17 пунктов, сформулированных Циолковским, вряд ли хотя бы половина исполнялась тогдашним правительством (а современным — и подавно). Не говорю уж о том, что попади это эссе в чужие руки ещё при жизни учёного, вряд ли он мог бы рассчитывать на дальнейшее благоприятное отношение властей и спокойную старость. Эссе было обнаружено и напечатано лишь в 1990 году…

Циолковский прожил долгую и внешне небогатую событиями жизнь как бы в трех измерениях: во-первых, обыденное житьё-бытьё; во-вторых, гениальные технические проекты (ракета, дирижабль, поезд на воздушной подушке и т. п.); в-третьих, постоянное общение с неведомыми космическими безднами, напитавшими его и верой, и волей, и знанием…

Константин Эдуардович Циолковский соединил в себе дух и лучшие черты двух великих славянских народов — русского и польского. Я бы упомянул ещё и украинские корни, ибо род казацкого вождя Наливайко, от которого традиционно вели свою генеалогию все Циолковские, вряд ли можно считать чисто польским, хотя польские связи в XVI веке у малоросских старшин и мелкопоместной шляхты были более чем крепки. Вопрос этот, конечно, спорный: никаких метрик не сохранилось. Однако фамилия (первоначально наверняка прозвище) Наливайко не типична для польского дворянина. По преданию, отец будущего казацкого предводителя и грозы польских панов погиб от произвола местного магната, что побудило сына к мести и разжиганию восстания против всей системы жестокой эксплуатации местного населения (ситуация, почти один к одному совпадающая с пушкинским «Дубровским»).

Дед Константина Эдуардовича по отцу — Игнатий Фомич Циолковский — под конец жизни купил небольшую деревеньку под Ровно. Здесь весной 1820 года у него родился младший сын Эдуард. Осенью 1834 года Игнатий Циолковский отправил четырнадцатилетнего сына Эдуарда в Петербург учиться в Лесном институте, организованном по типу военных высших учебных заведений. Поэтому по его окончании в 1841 году Эдуард Игнатьевич стал не просто лесничим, но ещё и прапорщиком 2-го разряда. Молодость его прошла достаточно бурно, ибо «в половом отношении был не сдержан», как не преминул особо отметить впоследствии его великий сын. По окончании Лесного института Эдуард Игнатьевич оказался в Вятской губернии, а в 1843 году перебрался в Рязанскую. Поначалу он в течение шести лет лесничествовал в Пронском уезде, где в деревне Долгой находилось небольшое имение родителей его будущей жены Марии Ивановны Юмашевой, ей в ту пору было всего шестнадцать лет. Родители Маши, помимо немногих крепостных душ, владели бондарной и корзинной мастерской, и семья жила в относительном достатке. Дедушку К. Э. Циолковского по материнской линии звали Иваном Ивановичем, бабушку — Фёклой Евгеньевной. Бракосочетание Эдуарда Игнатьевича и Марии Ивановны состоялось по православному обряду в январе 1849 года, а спустя пять месяцев Эдуарда Игнатьевича перевели в Спасский уезд, и молодожены поселились в большом старинном селе Ижевское. Здесь у них родились пять сыновей.

Вообще же лучше рассказать об Эдуарде Игнатьевиче Циолковском, чем это сделал впоследствии в своих автобиографических записках его сын, невозможно. Характер отца оценен как холерический. Он всегда был холоден, сдержан, с женой никогда не ссорился. За всю жизнь сын был свидетелем только одной ссоры отца с матерью, причем виновата была мать. Он даже хотел разойтись с нею, но она вымолила прощение. Константину было тогда девять лет. Среди знакомых отец слыл умным человеком и оратором, среди чиновников — «красным» и нетерпимым из-за своей кристальной честности. Много курил и всю жизнь имел слабое зрение. В молодости умеренно выпивал. Вид имел мрачный, смеялся редко. Был неисправимый критикан и спорщик. Никогда и ни с кем не соглашался, однако не горячился. Никого не трогал и не обижал, но все при нем стеснялись, а дети боялись, хотя он никогда не позволял себе ни язвить, ни ругаться, ни тем более драться. Придерживался польского общества и сочувствовал бунтовщикам-полякам, которые в его доме всегда находили приют.