Джерри Хопкинс - Никто не выйдет отсюда живым

Джим был также очарован Дином Мориарти, “обожжённым героем снежного запада”, чья энергия давала роману Керуака напор подобно амфетамину. Он был одним из керуаковских “сумасшедших, тех, кто был безумен жить, безумен говорить, безумен быть спасённым, и жаждущих всего в то же время, тех, кто никогда не зевал и не говорил банальностей, но горел, горел, горел, как легендарные жёлтые римские свечи, паутинными сетями расползающиеся по звёздам, а в середине виден голубой, изнутри светящийся взрыв, и каждыйидет – Аууу!”

Джим начал во всём подражать Мориарти, вплоть до его смеха – “хи-хи-хи-хи”.

Время в Аламеде тянулось медленно. Джим “случайно” падал в плавательный бассейн на морской базе, без конца слушал записи Оскара Брэнда и Тома Лерера и ругался с матерью.

Клара была “крикуньей” и, когда не могла добиться своего, она грозила отобрать карманные деньги. Джим смеялся над ней, а однажды, когда она вошла к нему в гневе, он схватился за неё и начал с ней драться, свалил на пол, начал рисовать на её руках шариковой ручкой.

Это не честно, – голосила она, – это не честно!

Джим смеялся:

Хи-хи-хи-хи, ах-хи-хи-хи-хи-хи…

Джим приехал из Калифорнии в Александрию, штат Вирджиния, в декабре 1958-го, раньше других членов семьи, и остановился в доме флотских друзей его родителей, у которых был сын возраста Джима. Джефф Морехауз, хрупкий парень в “умных” очках, познакомил Джима с Тэнди Мартин. Тэнди жила всего в ста метрах от просторного дома, который Моррисоны сняли в январе, когда Стив вернулся в Пентагон.

Это был кирпично-каменный дом в холмистой лесной части, называемой Беверли-Хиллз, население которой состояло из дипломатов, высших военных офицеров, членов кабинета, врачей, юристов и сенаторов. В доме – толстый цветастый ковёр в жилой комнате с антикварной мебелью(один из братьев Клары торговал антиквариатом), туго набитый стульями и большим телевизором. У крыльца – велосипеды.

Школьные шкафчики Джима и Тэнди были рядом, и в Среднюю Школу им. Джорджа Вашингтона и обратно они обычно ходили вместе.

Джиму нравилось шокировать Тэнди.

Я вот думаю, не подняться ли мне на этот пожарный кран и не пописать ли оттуда? – заявил он однажды, театрально протягивая руку к молнии на штанах.

Нет, – закричала Тэнди в ужасе.

Были и более сложные выдумки. Однажды Джим пригласил Тэнди посмотреть, как он играет в теннис со своим глухим кузеном. Около часа Джим “разговаривал” с кузеном руками, переводя Тэнди, которая сочувственно стояла рядом. Вдруг разговор превратился в бурный спор. Пальцы Джима и его кузена летали как вязальные спицы, и в конце концов кузен уступил.

Джим пожал плечами и сказал Тэнди, что он проводит её домой.

О чём вы спорили? – спросила она.

Так, ни о чём, – сказал Джим. – Он спросил, можно ли ему пойти с нами домой, и я сказал нет.

Тэнди сказала Джиму, что он поступил жестоко, и залилась слезами.

О, Джим, как ты мог…

Ох, ради Христа, – сказал Джим, – он же не в самом деле глухой.

Тэнди начала отчаянно рыдать. В течение двух с половиной лет в Александрии она была единственной подругой Джима, и ей доставалось больше всех. Джим постоянно испытывал её.

Однажды в субботу они ехали на автобусе в сторону Коркоренской художественной галереи в окрестностях Вашингтона. Когда они ехали через Потомак, Джим упал на колени, хватая ноги Тэнди.

Джим! – в оскорбительной тишине воскликнула Тэнди. – Что ты делаешь? Прекрати сейчас же, прекрати!

Джим быстро снял одну из её туфель с союзками и начал стаскивать белый носок.

Джим, пожалуйста, – Тэнди положила руки на колени, прижав плиссированную юбку до боли в суставах. Она густо покраснела до корней волос.

Всё, что я хочу – это целовать твои драгоценные ноги, – сказал Джим тем “беззвучным” сладким голосом, который так раздражал её. Этот голос он ставил себе специально, так что никто не мог бы узнать, был этот голос настоящий или нет. Джим взял голую ногу в руки, чмокнул её, затем начал свой сдавленный смех “хи-хи”.

Автобус подъехал к остановке недалеко от галереи, открывшейся полчаса назад. Джим и Тэнди вошли в близлежащий парк. Они остановились у статуи обнажённой женщины, согнутой в поясе.

Джим шепнул Тэнди на ухо:

– Давай, цыплёнок, поцелуй эту статую в задницу.

Джим…

Давай, давай, цыплёнок.

Нет.

Ты говоришь, что боишься подойти к ягодицам простого мраморного сооружения? – спросил он, как обычно, показывая свой словарный запас.