Терентий Новак - Пароль знают немногие

Вражеские войска, казалось, были всюду. И спереди, и сзади, и по сторонам натужно ревели моторы, лязгали гусеницы танков, слышались команды, немецкая ругань, ржание лошадей.

Я с группой подпольщиков возвращался из отряда Медведева в Ровно. Мы медленно пробирались к городу среди наполненной тревожными звуками ночи. У каждого за спиной по тяжелому рюкзаку с толом, минами, гранатами и патронами.

Согласно документам, которые для нас специально изготовили в партизанском отряде, мы являлись сотрудниками СД и шли в город якобы для выполнения особого задания немецкого командования. Однако каждый из нас понимал, что больших надежд на этот бумажный камуфляж возлагать не приходилось. Фальшивые документы лишь на крайний случай, чтобы пустить пыль в глаза какому-нибудь лейтенанту или фельдфебелю, если они заинтересуются содержимым наших рюкзаков. Лучше же всего не встречаться с немцами.

Группа небольшая, нас всего пятеро. Те, что шагают рядом со мной по подмерзшему насту, — Георгий Татаринов, Дмитрий Мартынюк, Серафим Афонин, Александр Серов — тоже ровенские подпольщики, хотя до прихода в партизанский отряд я лично знал только одного из них, Татаринова. Совсем недавно они перебрались в лес, к партизанам, мечтали об открытых схватках с врагом, а теперь вновь добровольно возвращаются в город, чтобы участвовать в диверсиях против гитлеровцев.

Проникнуть в Ровно удается не сразу. На его окраине всюду заслоны из военных патрулей. Проходит больше часа, прежде чем мы нащупываем щель, в которую можно проскользнуть. Но вместе идти нельзя. Придется пробираться по одному. Договариваемся встретиться на квартире у сестер Подкаура и расходимся. Чуть согнувшиеся под тяжестью рюкзаков фигуры товарищей одна за другой растворяются в темноте.

Минут тридцать я петляю по темным ровенским переулкам, пока наконец подхожу к дому, где живет Александра Венедиктовна Чидаева. Возле него несколько грузовиков, между ними прохаживается часовой с автоматом. На двери квартиры Веры Макаровой, что по улице Леси Украинки, — замок, хозяйки нет дома. Запертой оказывается и квартира Полины Калининой на Тетовой улице. Пробираюсь в Ростовский переулок, в надежде найти приют в небольшой квартирке Елены Дмитриевой-Васильевой. Подхожу. Чуть в стороне темнеет силуэт бронетранспортера. И вдруг:

— Хальт!..

Бросаюсь в какой-то двор. Мимо развалин дома бегу в огород. Часовой, крикнувший «Хальт!», видно, не собирается преследовать меня. Отдышавшись, огородами бреду на Литовскую улицу. Вокруг будто тихо. Стучу осторожно в окно. Молчание. Стучу еще раз, погромче. Слышу, кто-то подошел к двери. Испуганный женский голос:

— Вам кого?

— Милашевская дома?

Пауза. Затем чуть слышный шепот:

— Больше сюда не приходите. Люсю забрали в гестапо...

Возле квартиры Евтихия и Веры Назаренко машины и патруль.

Ну что ж, остается «дача» Васи Конарева на улице Первого мая. Не раз выручало меня это пристанище. Немцам такая халупа ни к чему. Они и летом-то ни разу не использовали ее под жилье, а теперь и подавно.

Ключ на месте, под кирпичом. Открываю. В хибарке холодно, пахнет мышами, плесенью. В щель под дверью намело полоску снега. И все же после блужданий по степи, поисков пристанища в городе «дача» кажется уютной. Во всяком случае, тут не дует ветер, не бросает в лицо хлопья снега. Осторожно опускаю на пол рюкзак, а сам бросаюсь на койку, натягиваю на голову воротник старого пальто.

Будто всего на минуту закрыл глаза, а уже утро. Оно, однако, не приносит ясности. Кто из товарищей остался в Ровно? Где искать Владимира Соловьева? Куда исчезли хозяйки явок? Люся Милашевская арестована. А почему не оказалось дома ни Веры Макаровой, ни Полины Калининой? Может, их схватили немцы, увезли в Германию? А возможно, они сами оставили город, ушли в деревню, чтобы там переждать трудное время до подхода Красной Армии? Продолжает ли работать на фабрике валенок Мария Жарская? Каким образом разыскать Михаила Яремчука?.. Вопросы, вопросы. Голова от них пухнет, а ответов нет.

Прежде чем приступить к розыску товарищей, пытаюсь хоть немного сориентироваться, что происходит в городе. Осторожно приоткрываю дверь, прощупываю взглядом улицу Первого мая и соседние с ней — Коперника, Дворецкую, Проходную.

Отовсюду ползут машины, доверху забитые всевозможным домашним имуществом, ящиками, мешками. По мостовой грохочут подводы. Рядом с повозками понуро бредут мужчины. На подводах, среди подушек, одеял, свертков — женщины, дети. Это удирают местные фольксдейче, полицаи, старосты и иная околофашистская погань. По виду транспорта нетрудно определить, какое положение каждый из них занимал при оккупантах. Предателям более крупного масштаба удалось пристроиться на грузовиках. Те, что рангом пониже, удирали на подводах. А для всякой мелкоты не нашлось и подвод.