Денис Давыдов - Дневник партизанских действии 1812 года

по дороге от Долгомостья в тыл нашим отрядам и что наблюдательные войска

его, на сей дороге выставленные, с поспешностию отступают. Граф, оставя нас

продолжать действие против Ожеро, взял отряд свой и немедленно обратился с

ним на кирасиров, встретил их неподалеку от нас, атаковал, рассеял и,

отрядив полковника Быхалова с частию отряда своего для преследования оных к

Долгомостью, возвратился к нам под Ляхово.

Вечерело. Ляхово в разных местах загорелось; стрельба продолжалась...

Я уверен, что если бы при наступлении ночи генерал Ожеро свернул войска

свои в одну колонну, заключа в средину оной тяжести отряда своего, и

подвинулся бы таким порядком большою дорогою к Долгомостью и к Смоленску, -

все наши покушения остались бы тщетными. Иначе ничего сделать мы не могли,

как конвоировать его торжественно до корпуса Бараге-Дильера и откланяться

ему при их соединении.

Вместо того мы услышали барабанный бой впереди стрелковой линии и увидали

подвигавшегося к нам парламентера. В это время я ставил на левом моем

фланге между отдельными избами присланное мне от Сеславина орудие и

готовился стрелять картечью по подошедшей к левому моему флангу довольно

густой колонне. Граф Орлов-Денисов прислал мне сказать, чтобы я прекратил

действие и дал бы о том знать Чеченскому, потому что Фигнер отправился уже

парламентером - к Ожеро в Ляхово.

Переговоры продолжались не более часа. Следствие их было - сдача двух тысяч

рядовых, шестидесяти офицеров и одного генерала военнопленными.

Наступила ночь; мороз усилился; Ляхово пылало; войска наши, на коне, стояли

по обеим сторонам дороги, по которой проходили обезоруженные французские

войска, освещаемые отблеском пожара. Болтовня французов не умолкала: они

ругали мороз, генерала своего, Россию, нас; но слова Фигнера: "Filez,

filez"[43] - покрывали их нескромные выражения. Наконец Ляхово очистилось,

пленные отведены были в ближнюю деревеньку, которой я забыл имя, и мы вслед

за ними туда же прибыли.

Тут мы забыли слова Кесаря: "Что не доделано, то не сделано". Вместо того

чтобы немедленно идти к Долгомостью на Бараге-Дильера, встревоженного

разбитием кирасиров своих, или обратиться на отряд, стоявший в Ясмине, мы

все повалились спать и, проснувшись в четыре часа утра, вздумали писать

реляцию, которая, как будто в наказание за лень нашу, послужила в пользу не

нам, а Фигнеру, взявшему на себя доставление пленных в главную квартиру и

уверившему светлейшего, что он единственный виновник сего подвига. В

награждение за оный он получил позволение везти известие о сей победе к

государю императору, к коему он немедленно отправился. После сего можно

догадаться, в славу кого представлено было дело, о котором сам светлейший

своеручно прибавил:

"Победа сия тем более знаменита, что в первый раз в продолжение нынешней

кампании неприятельский корпус положил пред нами оружие".

Двадцать девятого партия моя прибыла в Долгомостье и тот же день пошла к

Смоленску. Поиск я направил между дорогами Ельненской и Мстиславской, то

есть между корпусами Жюно и Понятовского, которые на другой день

долженствовали выступить в Манчино и Червонное. Этот поиск доставил нам

шесть офицеров, сто девяносто шесть артиллеристов без орудий и до двухсот

штук скота, употребляемых для возки палубов; но дело шло не о добыче. В сем

случае намерение мое переступало за черту обыкновенных партизанских

замыслов. Я предпринял залет свой единственно в тех мыслях, чтобы глазами

своими обозреть расположение неприятельской армии и по сему заключить о

решительном направлении оной. Мнение мое всегда было то, что она пойдет

правым берегом Днепра на Катань, а не левым на Красный; единственный взгляд

на карту покажет выгоду одного и опасность другого пути при движении нашей

армии к Красному.

Корпуса Жюно и Понятовского, хотя весьма слабые, но были для меня камнем

преткновения; да если бы я мог и беспрепятственно пробраться до Красненской

дороги, и тогда я не открыл бы более того, что уже я открыл на дорогах

Ельненской и Мстиславской, ибо впоследствии я узнал, что в то время большая

часть неприятельской армии находилась еще между Соловьевой переправой,

Духовщиной и Смоленском, на правом берегу Днепра. На сию же сторону прибыли

только старая и молодая гвардия, занявшие Смоленск, четыре кавалерийские