Михаил Хейфец - Почему Жаботинский не стал еврейским вождём

Когда коллеги Бен-Гуриона провалили ратификацию соглашения, он отправил «другу и товарищу» новое письмо: «Кроме общественно-политического аспекта есть просто люди… Может быть, нам придётся бороться на разных фронтах. Но что бы ни случилось, лондонская глава не сотрётся в моём сердце. Я многое могу забыть, но не это. И если нам суждено бороться, ты должен знать, что среди твоих врагов есть человек, уважающий тебя и разделяющий твою боль. Рука, которую, как ты думал, я не хотел тебе подать, будет протянута тебе даже в разгар битвы — и не только рука» (II, 365).

Жаботинский ответил через пять дней — уже с вокзала в Париже: «Последние дни я больше, чем когда-либо, стал ненавидеть свой образ жизни. Я устал от бесконечных горестей… Ты напомнил мне, что, может быть, этому наступит конец».

…Жаботинский ясно понимал, что в мире остро не хватает личной порядочности и благородства. Религии, которая, казалось бы, должна привносить в общину мораль, эта задача оказалась непосильной. Религия допускала разные стандарты — в отношениях с евреями и с неевреями. Но этот «допуск» размывал основы личности и проникал в отношения с нерелигиозными евреями, потом — дальше, во внутренние отношения в самих общинах. Иначе и не бывает: двойной счёт развращает, разлагает всё вокруг. Жаботинский возмечтал о новом кодексе поведения еврея, кодексе, который он назвал «адар»: в буквальном переводе это примерно — «блеск славы», а в толковании Жаботинского — «величие».

«Из бездны гнили и пыли…» Так начинался гимн, который он, поэт, написал для молодых членов партии. «Сегодняшний еврей "ненормален и нездоров": жизнь в изгнании препятствует воспитанию граждан». Жаботинский провозгласил, что еврейству необходима щедрость, широта души, готовность к самопожертвованию, правдивость… «Каждое ваше слово должно быть честным словом, и каждое честное слово — твёрдым, как скала» (II 140). Еврей должен быть всегда готов к самообороне, к защите народа, в будущем — своей страны. Третье — быть верным библейскому запрету: «Ты не будешь носить смесь шерсти и льна» — т. е. не должно носить в душе раздвоенности (это был, конечно, намек на связь сионизма с социализмом).

Попытка Жаботинского воспитать морально чистых людей — его важнейший вклад в будущее Израиля. Разумеется, он понимал романтизм подобной работы. Но в подобном духе он влиял, в частности, на ученика, преклонявшегося перед ним, на Менахема Бегина, а через Бегина чувство благородного самоотвержения и преданности национальному делу, то самое, что покорило в личном общении с Жабо Бен-Гуриона, проникло в самое атмосферу Израиля. И если — при нестерпимо острых конфликтах — наша страна избежала гражданской войны и военных переворотов, свойственных всем странам региона, если политические убийства и насилие против земляков вызывают отвращение почти у всех граждан Израиля — видится мне, что сей особый дух страны внедрен в общество великим ушедшим лидером.

Объем статьи вынуждает к скороговорке. И все-таки хочется напомнить еще несколько эпизодов. Например, Жаботинский, человек, что создал на ровном месте Еврейский легион, первую еврейскую воинскую часть за две тысячи лет, оказывается, сам не слишком верил в боевые качества лондонских «шнайдеров» — портных, мещан и обывателей. Антисемитские предрассудки сидели и в самих евреях! И как же он был поражен, когда британские инспектора признали его «шнайдеров» лучшими Королевскими стрелками. К слову, Жаботинского произвели тогда же в офицеры, и его шеф подшучивал, мол, было в нашей армии только два офицера — не подданных Его Величества, это германский кайзер и ты, но вот — кайзера уже нету…

А вот оценка Жаботинским легендарного Алленби, завоевателя Палестины: «Именно люди с репутацией "железной воли" часто на самом деле тряпичнее былинки под ветром. Алленби, конечно, большой солдат. Но за что его приписали к большим государственным деятелям — для меня загадка… Я думаю, что в качестве исполнителя он, действительно, крупная сила, но это именно исполнитель, а не направляющая рука. Хороший автомобиль, на котором кто угодно, если он вкрадчив и удачлив, может ехать куда угодно… Это опасная комбинация — человек, к которому прилипла репутация упорства и непреклонности, между тем, как сам он, в сущности, почти не знает, в чём ему собственно упорствовать и непреклонничать, и вынужден запрашивать советников. Опасно здесь то, что такой человек невольно дорожит своей «железной» легендой, а потому принимает только те советы, которые дают возможность лишний раз проявить его «железные» качества… против всего «сентиментального», «мягкотелого», против «идеологии», как выразился бы Наполеон» (I, 248).