Михаил Авдеев - У самого Черного моря. Книга III

Вопросов было много, и меня это радовало: значит, ребята рвутся в бой. А это уже хорошо. Но нужно предупредить их и о другом — легких побед не бывает. И я решился:

— А теперь я расскажу вам о подвиге Александра Котрова. Мы дрались вместе с ним в севастопольском небе.

Говорил я тогда довольно долго, но смысл и дух подвига Александра Котрова для вас, читатель, лучше всего передадут эти письма. Одно — самого Саши мужу сестры Андрею Леушкину, другое, через много-много лет — мой ответ сыну Андрея Леушкина.

Первое письмо Котрова с Кавказа датировано 27 апреля 1942 года:

«…Лежал в госпитале 4 месяца в г. Сочи, а сейчас снова воюю с немцами в Анапе, охраняю Новороссийск. Имеется много побед, за что представлен правительству к награждению. В боях от Очакова — Николаев, Херсон, Каховка, Скадовск, Перекоп, Евпатория, Симферополь, Севастополь — испытал многое. Сбил 4 самолета и пятый таранил, трижды горел в воздушных боях на „яке“, спасался на парашюте, дважды ранен и в последний раз — тяжело. Первое ранение в ногу, пробило кость, лечился, не покидая фронта. Второй раз пострадал в ночном воздушном бою в Севастополе (октябрь 41 год). Перебило правую ногу, левую руку, левую ключицу, получил сотрясение мозга.

Сочинские профессора все восстановили. Теперь уже полтора месяца, как я принимаю участие в боевых действиях, снова летаю, дерусь. Боялся осложнений, но пока все в порядке.

В госпитале пришлось перенести ряд операций, было чертовски тяжело. Все перенес.

Над Новороссийском часто встречаемся с противником. Покуда буду в Анапе, дальше ничего неизвестно…»

Но с июня 1942 года письма от Александра перестали приходить. Родные долго не знали ничего о судьбе Саши, разыскивали его.

И вот не так давно я получаю письмо от сына Леушкина. Получаю после того, как рассказал о подвиге его дяди по телевидению. Письмо преисполнено благодарности и теплоты от всех родственников за память о Саше Котрове. Я немедленно откликнулся на него:

«…Получил Ваше письмо. Оно меня очень тронуло, так как я воевал вместе с Александром Котровым, которого знал как отличного воздушного бойца. Прочитав Ваше волнующее письмо, я многое узнал о нем, как о человеке — скромном, мужественном. Я вспомнил, как командующий авиацией морских сил маршал Жаворонков приказал ему продолжать лечение, а он прилетел в самое пекло обороны Севастополя и доложил мне о единственном невыполнении приказа Жаворонкова, сказав, что косметикой займется после войны.

Погиб он в неравном воздушном бою между Севастополем и Балаклавой. Мы с ним летали в паре, прикрывали свою штурмовую авиацию. Я видел, как Саша покинул подбитый самолет, но парашют оказался поврежденным: пулей был перебит вытяжной тросик, а открыть парашют руками не позволил малый запас высоты.

Мы похоронили Александра со всеми воинскими почестями в районе Херсонесского маяка, где мы хоронили всех погибших товарищей. Сейчас останки всех героев перенесены в братскую могилу и на ней установлен памятник…»

Когда я рассказывал обо всем этом молодым летчикам, видел, как горели их глаза. Равнодушных среди слушателей не было.

Шли дни. Мы жестко выполняли всю нашу программу — максимум внимания подготовке молодых к боям. Орлята учились летать.

И очень скоро все они ушли во фронтовое небо.

После войны я получил письмо от Алексея Горелова: «Не знаю, как других, а меня зел в бой пример и образ Александра Котрова. Ваш рассказ о нем запал тогда в наши души…»

Работы у нас стало, действительно, «невпроворот».

Посадка — осмотр самолета — заправка горючим — и снова в воздух.

Стволы самолетных пушек и пулеметов не успевали остывать. Но люди не жаловались. Наоборот — они рвались в бой. Ведь впереди был Севастополь!..

18 апреля 1944 года. На всех зданиях служб — свежие, еще пахнущие типографской краской листовки:

«Товарищи гвардейцы! Мы 250 дней героически отстаивали наш родной Севастополь, мужественно отражали жестокие атаки врага. Так не пожалеем крови и жизни своей сейчас, когда настал час его освобождения от гитлеровских захватчиков.

Все свои силы, знания, отвагу — на разгром врага, на изгнание его с пределов нашей советской земли!»

Вечером у самолетов, у зданий служб собрались группы людей. Я обхожу аэродром, прислушиваюсь к знакомым, взволнованным голосам.

Вот из темноты доносится чей-то голос, резкий, с хрипотцой, вот-вот сорвется. Узнаю — Рекуха, техник.