Дороти Карузо - Энрико Карузо - легенда одного голоса

Шарлотт, Северная Каролина

24 октября 1920 года

22.15

Моя дорогая Дора!

Уже прошло полчаса, как мы приехали. Очень устал. Два дня и ночь в поезде — слишком много даже в комфортных усло­виях. На станции меня встретила аплодисментами толпа, ждав­шая Карузо. Были слышны реплики: «Он — толстяк», «Он — ве­ликий человек», кто-то сказал: «Вот он. Теперь я могу идти спать», кто-то: «Я рад, что он здесь, потому что меня интересу­ют потраченные мной 75 долларов». Не знаю, что он хотел этим сказать, — очевидно, имел в виду сумму, истраченную на биле­ты для всей семьи. Я был очень счастлив, глядя на фотографию Глории, и плакал от радости. Я люблю тебя все больше и боль­ше.

Я хотел бы, чтобы ты была со мной и узнала, как я люблю те­бя. Я стараюсь сделать все, чтобы убедить тебя, как сильна моя любовь. Твой Энрико любит тебя с того момента, когда в пер­вый раз тебя увидел. Когда я один, всегда вспоминаю высокую девушку с голубыми глазами и ее ласковый голос, который проник в мое сердце, как только я его услышал.

Еще пять дней!! Я счастлив!!!

Обнимаю тебя, душа моя. Твой Рико.

В поезде, идущем из Шарлотта в Норфолк

26 октября 1920года

Полдень

Моя дорогая Дора!

Я забыл рассказать тебе о том, что произошло вчера днем. После того, как я написал тебе, прилег отдохнуть на диван. Вдруг кто-то постучал в дверь. «Войдите», — сказал я.

Никто не вошел. Я открыл дверь. Никого. Я обратился к Марио, который находился в комнате напротив, и тот сказал, что видел девочку, быстро прошедшую мимо него. В коридоре никого не было. Я возвратился к дивану. Через некоторое вре­мя опять постучали. Я вскочил и открыл дверь. Опять никого. Попросил Дзирато, бывшего в комнате Марио, посмотреть в коридоре за углом. В это время из-за угла вышла девочка лет де­сяти. Дзирато грубо спросил, не она ли стучала в дверь.

«Вы Карузо?» — спросила девочка.

«Нет, - ответил Дзирато, - но ты не имеешь права стучать в его дверь». Я стоял у дверей и, увидев, что девочка вся дрожит, сказал: «Я Карузо. Что ты хочешь?» Она подошла ко мне, взяла мою руку и, прижавшись к ней, сказала: «О, мистер Карузо! Я только хотела узнать, как поживает ваша маленькая Глория».

Все еще дрожа, она погладила мою руку и посмотрела на ме­ня своими большими глазами, ожидая ответа. Ты не можешь представить, какое впечатление произвело это на меня. Я при­ласкал ее и просил успокоиться, так как боялся, что она упадет.

Я уверил ее, что с нашей девочкой все в порядке. Успокоив­шись, она стала расспрашивать меня о тебе, о концерте и о многом другом. Славная девочка! Вечером на концерте при­несли коробку, адресованную миссис Карузо. Я открыл ее. В ней были цветы...

Я не обратил на это внимания, потому что имени пославше­го не было. Велел унести подарок. Миссис Мириам, которой я рассказал о девочке и отдал цветы, высказала предположение, что они присланы ею, так как кроме нее никто не спрашивал о тебе.

Очень мило с ее стороны. Жаль, что я не знаю ее имени, что­бы поблагодарить ее.

От души целую вас обеих. Моя золотая Дора! Я люблю тебя.

Рико.

Я никогда не видела Энрико таким измученным, как в день возвращения в Нью-Йорк. Турне оказалось тяжелее, чем он ожидал, а его простуда лишь усилилась. Он почти не говорил о своем здоровье, и это убеждало меня в том, что он действитель­но болен, потому что он жаловался только тогда, когда ничего серьезного не происходило.

Однажды, когда он пел в «Самсоне и Далиле», один из хори­стов случайно наступил ему на ногу. Он хромал до конца спек­такля, а потом стонал в машине по дороге домой. Там его ждал врач со всевозможными лекарствами. Когда ему осторожно пе­ревязали ногу и уложили в постель, он шепнул мне по секрету:

— Я люблю иногда наделать шуму.

На ноге не было даже маленького синяка.

Сезон начинался 15 ноября «Еврейкой», а стоял уже послед­ний день октября. Кроме необходимости повторить партию, которую он не пел после Гаваны, у него накопилось много важ­ных дел, ждавших его: интервью по поводу турне, переговоры со страховыми агентами по поводу кражи и с юристами по по­воду контрактов, нужно было написать сотни писем, оплатить налоги и счета. В конце концов он все же обратился к врачам. Не знаю, кто ему рекомендовал доктора X. Энрико консульти­ровался с разными специалистами, но никто не мог понять причину его головных болей. Муж почему-то верил, что ему поможет именно доктор X. Мне он не нравился, поскольку год назад он прописал Энрико нелепое лечение от головных болей. Оно заключалось в том, что Энрико ложился на металлический стол, а на живот ему накладывали цинковые пластинки, поверх которых помещались мешочки с песком. Через пластинки про­пускался ток, мешочки подпрыгивали, и все это производило массаж. Предполагалось, что таким образом разрушается жир и это способствует уменьшению головных болей. После этой процедуры Энрико переходил в другой кабинет, где проводи­лось обезвоживание (дегидратация). В результате такого сеан­са он сбрасывал несколько фунтов, но быстро восстанавливал их, выпивая дома очень много воды. Головные боли, конечно, не проходили. Я не смогла отговорить его от посещения докто­ра X., и однажды, дождливым ноябрьским днем, Энрико от­правился к нему, чтобы лечить простуду таким же способом, каким тот лечил его от головных болей.