– Выйдите минут на пять – на десять. Мы вас позовем.
И ровно через 10 минут меня вызвали, чтобы объявить, что я зачислен в школу и обязан явиться 17 сентября. Старший лейтенант коротко осведомил меня об условиях обучения.
– Курсанты состоят на полном иждивении – питание, обмундирование, даже проезд. Курсанты находятся на казарменном положении, выходят в город по отпускам, с субботы на воскресенье дается отпуск с ночевкой. Но, – добавил он строго, – если будете хорошо заниматься, а плохие отметки влекут за собой лишение отпуска. Успешно работая, можете рассчитывать на поощрение в виде – внеочередного отпуска в город, денежной премии, посещения театров и т. п. Само собой разумеется, что и дисциплина должна быть на высоте. Можете идти.
Испытание нервов выдержано, и я бегу домой в безотчетно радостном состоянии духа.
17 сентября 1937 года я перешагнул порог Харьковской межрайонной школы НКВД, чтобы готовиться к карьере чекиста. Сомнения, опасения, вечная настороженность – позади. Все интересы – здесь, в этом здании, вывеска которого отпугивает харьковчан, как всякая с этими вот четырьмя буквами…
Явился к дежурному по школе. Он, справившись у командования о том, принят ли я действительно, сдал меня дневальному, а дневальный отвел в клуб, где и собралось 50 человек новых курсантов.
– Встать! – раздается команда, и в зал входит лейтенант государственной безопасности. Вскоре я знал, что это – товарищ Максименко, начальник-комиссар школы.
Максименко, разрешивший нам снова сесть, ведет беседу на тему – как мы будем жить и учиться. Срок обучения – два года, дисциплина – воинская, положение – казарменное. Обмундирование то же, что у комсостава внутренних войск НКВД, на петлицах трафарет: «X. Ш.» (Харьковская школа). При школе кружки: музыкальный, хоровой, спортивный, есть и кружок танцев, с платным преподаванием. Раз или два в неделю организуются культпоходы в театры, за счет школы. Два-три раза в неделю демонстрируются фильмы – общие и специальные, согласно учебной программе. Раз в неделю – доклад или лекция на темы политического характера. Курсанты составляют две группы, два курса по сто человек. Ежегодно один курс оканчивает школу, а на его место производится прием. До прошлого года набирали только из работников НКВД, а теперь, по решению партии и правительства и согласно указаниям товарища Сталина, набор произведен из числа партийцев и комсомольцев с производства и демобилизованных младших командиров Красной Армии. Имеется библиотека – большой выбор художественной литературы и учебников. Питание не ограничено никакими нормами, оклад 425 рублей.
Начальник-комиссар не забыл ни одной подробности, упомянул даже о том, что курсантам полагается пятидесятипроцентная скидка со стоимости трамвайных билетов. Сделав паузу, он вдруг спросил:
– Кто не желает быть в нашей школе?…
Мертвая тишина.
– Значит, согласны остаться все? – бросает нам Максименко и сходит с трибуны, а затем покидает зал под команду дежурного «встать!».
Дежурный объявляет нам порядок на сегодня. Во-первых, стрижка наголо. Курсант Пришвин взволновался:
– Как же это, товарищ дежурный? Мне 34 года. Мне секретарь парткома говорил, что ничего такого не будет, что не призывники… Да меня жена и дети не узнают!
Дежурный строго посмотрел на Пришвина.
– Помните, товарищ, – сказал он раздельно, – вы уже курсант и приказ начальника школы должны исполнить беспрекословно. Кроме того, разводить вшей мы не собираемся. Видите – я тоже подстрижен? А вы только что поступили в школу и уже разлагаете дисциплину. Ваша фамилия?
Записав фамилию смельчака, дежурный скомандовал построение в коридоре. Построение заняло некоторое время, так как люди или вовсе не были на военной службе, или отвыкли от нее.
К двум часам нас оболванили. Четыре парикмахера посмеивались, а мы готовы были выть: жалко было шевелюр! Помалкивали, однако, – пример Пришвина был свеж.
После стрижки опять построение. На этот раз речь держал «наблюдающий по школе» – особое лицо, назначаемое из комсостава школы, главным образом из командиров взводов и дивизионов.
– Сейчас пойдем в город. Смотрите: дисциплина, строй и голов не вешать! Прямо перед собой – шагом марш!
Стриженые и в наполовину штатском одеянии, мы представляли собой объект всеобщего внимания. Люди останавливались, из трамваев высовывались любопытные. Одни смеялись, другие смотрели со сдерживаемым состраданием, думая, вероятно, что мы – арестованы и нас перегоняют из тюрьмы в тюрьму.
Читать дальше