Михаил Ширвиндт - Мемуары двоечника

Но это лишь прелюдия к истории, которую я хочу вам поведать.

В репертуаре театра был один довольно злободневный, но скучноватый и ужасно долгий спектакль на производственную тему «Обратная связь». Действие происходит в кабинете парторга предприятия. Там собралось все руководство и несколько рабочих завода, которые отказываются брать премию. Мотивируют они это тем, что надо больше платить за бригадный подряд (именно то, что давало возможность нам, монтировщикам, получать огромные деньги), вместо того, чтобы выдавать изредка премию. Руководству, естественно, это не нравится: им надо отчитаться в выданной премии. Разворачивается острая трехчасовая дискуссия. И вот ближе к концу спектакля, когда устали уже все: и актеры, и зрители — происходит следующее…

Нет! Хочу, чтобы вы догадались сами. Утром в тот же день шел уже хорошо вам известный спектакль «Принцесса и Дровосек»… Теперь вспомните, что я рассказывал про пана Магиаша. Вспомнили? Поняли? Ну! Лягушиный дождь. А?

В общем, во время дождя одна лягушка зацепилась за осветительный прибор и не упала утром… Зато, прогревшись на прожекторе вечером, отцепилась и плавно спланировала на стол парторга (Олег Табаков) в самый разгар дискуссии. Немая сцена! А потом все — и рабочие, и начальники — бросились кто завязывать шнурок, кто поднять карандаш, а кто и просто вон из кабинета! Представьте себе, социально реалистический спектакль, все очень достоверно и подробно и вдруг — огромная ЖАБА!

Единственный, кто сохранил самообладание, был Табаков. Под всхлипывания рыдающих под столом артистов он невозмутимо взял жабу за лапу и швырнул ее под стол со словами:

— Ну вот, дозаседались! Уже жабы стали мерещиться!

И никто из зрителей не обвинил актера в надуманности этого сценического приема! Вот какой актер Олег Табаков!

Целый год я проработал монтировщиком декораций в «Современнике» и считаю это время наиболее продуктивным: кроме того, что я научился носить тяжести и забивать гвозди с одного удара, я получил редкую возможность наблюдать гениальную игру великих актеров и учиться у них.

А еще я познакомился и даже подружился с Костей Райкиным, и благодаря этой дружбе спустя несколько лет я стал артистом Ленинградского театра миниатюр под управлением А. И. Райкина.

Из театра я ушел в надежде на восстановление в институте, но вопреки всем посулам и обещаниям в Щукинском меня не восстановили: слишком ярким оказался шлейф «знаменосца». Пришлось снова искать работу: тунеядцам не место в СССР!

Хлебнув творчества в «Современнике», подумать о другой, не художественной профессии я уже не мог, поэтому устроился в Москонцерт радистом. Вообще-то, профессия называется звукорежиссер, но то для людей, обученных этому весьма непростому ремеслу. В моем же случае и радист звучало сильно завышенной классификацией.

Придя в технический отдел на собеседование, как было велено, к 9:00 утра, я проторчал в коридоре до 16:00, пока ко мне не вышел какой-то дядька и не спросил:

— В микрофонах, усилителях разбираешься?

— Нет, — честно признался я.

— Хорошо, пошли, — сказал он и повел меня на склад. Там дядька собрал груду ящиков и приборов, велел расписаться в получении и стал проводить инструктаж.

— Это усилитель, сюда втыкаешь вот это, потом вот это… и это, а это выводишь на ревербератор. Это гнезда для микрофонов, это — для колонок. Штекера колонок раздолбанные — приматывай изоляцией. Магнитофон включай плоскогубцами, они в кофре с проводами и стойками. Реверберацией не увлекайся, они этого не любят (хотел бы я знать, что такое увлекаться реверберацией) — в общем, техника несложная, разберешься, — подытожил дядька.

Я молчал.

— Все понял?

— Ну, так… — промямлил я, понимая, что для первого занятия — уже что-то… Месяц, другой, и я начну выговаривать названия всех этих штуковин.

— Ну и ладненько. Ты вещи взял?

— Какие вещи?

— У тебя ж поезд через два часа!

— Куда поезд? Зачем? — Я ничего не понимал.

— Тебе что, не сказали? — впервые взглянул на меня дядька.

— Нет.

— Ты едешь в Сочи на месяц с Шуровым и Рыкуниным.

— ???

— Чего стоишь? Беги в отдел кадров, оформляйся. Домой за вещами, и через час чтоб был здесь — грузиться.

Не буду утомлять вас подробностями моего панического состояния, но в итоге ровно через два часа я сидел в купе поезда Москва — Сочи, заваленный ящиками, кофрами и стойками.

Дело было в октябре, курортный сезон затухал, поэтому в купе, где нам с ящиками полагалось два места, больше никого не было. И я всю дорогу собирал и разбирал, подключал и отключал, втыкал и вытыкал — и все это втемную, без электричества.